Увеличительное стекло

Я сидел на «вишнёвой»лавочке, листал мамин журнал про магазины и ждал Вовку.

Лавочка этатолько так называется — «вишнёвая». Это, конечно, не значит, что она сделана извишен. По-настоящему, вишня растёт неподалёку, в двух шагах. А лавочка — самаяобыкновенная. Деревянная. И очень старая. Два толстеньких круглых столбика вземле и досочки на них, коричневые от времени и гладкие. Почти как зеркало.Такие гладкие, что даже занозу на них не загонишь — хоть голышом садись.Здоровенная вишнёвая ветка свисает прямо над головой, и поэтому один крайлавочки попадает в тень, а другой, наоборот, — на солнце. И там, где солнце, вшортах сидеть горячевато. Обжигает ноги. Поэтому я сидел в тени, а Вовка, когдапридёт, пускай уж садится на солнце. Он почти всегда в джинсах, и ему ничего нестрашно — ни горячие доски, ни колючки в траве, ни укусы комариные.

Вовка живёт отменя через три дома, и мы с ним дружим. Почти всегда.

Хотя бывает так,что он ведёт себя гадко, выделывается по-всякому и доводит меня до слёз. Затоиногда он придумывает что-нибудь интересное, и тогда мы играем и не ссоримся.

Вовка старшеменя на целый год и уже перешёл в третий класс. А таблицу умножения всё равнознает куда хуже меня. Например, говорит, что семью семь — сорок семь. А ведь насамом деле — сорок девять. И это всем известно. Но разве его переспоришь? Даникогда в жизни. Я и не пытаюсь. Всё равно он не согласится.

Ждал я Вовкуждал и соскучился. Захлопнул надоевший журнал и положил его рядом с собой, налавочку. И тут Вовка внезапно как выскочит у меня из-за спины и как заорёт:

— Тю! Тоха,замёрз?

Это он подкралсянеслышно и решил меня напугать. Но не на таковского напал. Я, хоть и вздрогнулот неожиданности, но не испугался нисколечко.

А просто сказал:

— Тебя пока дождёшься,зима скорее наступит.

— Я обедал, —доложил Вовка важно. — Зато смотри, что у меня есть.

Он вытянул изкармана штанов прозрачный такой кругляш размером с ладошку и покрутил им у меняперед носом.

— Стекляшкакакая-то, — сказал я.

— Сам тыстекляшка! — возмутился Вовка. — Это увеличительное стекло. Волшебное! Смотри!— И он повёл своим сокровищем над обложкой журнала.

Буквырастянулись во все стороны, а пакетик с соком в руках маленькой девочки накартинке разросся и стал похож на огромную хозяйственную сумку.

— Круть! —потрясённо сказал я. — Дашь подержать?

Вовка сказал:

— Ну ладно.Только недолго.

Стекло былотяжеловатое. С одной стороны ровное, а с другой — выпуклое, как пряник. Я навёлего на родинку на руке — и обалдел, потому что родинка выросла величиной срубль. Вот это да!

А Вовкаусмехнулся и говорит:

— Ладно, давайещё что-то покажу. Самое интересное.

Я, конечно,послушался и стал смотреть. А он взял своё стекло и навёл его на лавочку, иповернул так, что сквозь него проскочил солнечный лучик. А потом подвигалчуть-чуть, и солнечное пятнышко уменьшилось и превратилось в точку. И вдруг изэтой точки стал подниматься белый дымок. А Вовка ме-едленно так повёл рукой, ина лавочке потянулась чёрная полоска. А потом к ней добавились ещё два полукольца.И вот уже получилась буква «В». Вовка, наверно, решил своё имя написать.

Он отодвинулстекло и стал пальцем тереть букву, а она не стирается.

— Видал? —сказал Вовка. — Навечно теперь. Хочешь, букву «А» выжжем? Или вот ещё… — Онпустил солнечный лучик на журнал, и бумага, словно испугавшись, сталасжиматься, чернеть и дырявиться. А Вовка захохотал довольно и говорит: — Можночто угодно сжечь. Это как «Гиперболоид инженера Гарина». Читал?

А я и не читал.И даже не слышал о таком.

— Врёшь ты всё,— сказал я ему. — Если бы всё что угодно можно было б сжечь, кто бы тебе такоестекло дал вообще?

А он:

— Никто мне егои не давал. Я сам взял. Витька в сарае порядок наводит. И там старыйувеличитель раскопал. Раньше с помощью таких увеличителей фотографии печатали,мне отец рассказывал. Я с него это стекло и скрутил.

— Вот Витькаувидит, он тебе всыпет, — пообещал я.

— Небось невсыпет. Он его на мусорку собрался везти. Так что всё чики-поки.

— Всё равно, —сказал я. — Настоящий огонь так не добудешь. Только и можно, что лавки дажурналы портить.

— Ах, недобудешь? — завопил Вовка. — Ну сейчас я тебе покажу!

И выхватил изкармана спичечный коробок. Вынул из коробка несколько спичек и умостил их налавочке, на небольшом расстоянии друг от друга, но так, что все головкивыстроились в ряд. Потом стал светить на крайнюю спичку. А она вдруг ка-аквспыхнет! И огонь дотянулся до другой спички, что рядом лежала. И она тожевспыхнула. Потом — следующая. И ещё одна. И ещё. Все загорелись. Вовка ихжурналом на землю смахнул, раскрыл коробок и стал светить прямо внутрь.Полыхнуло почти сразу же. Вовка руками перед лицом потряс, точно говорил: «Воткакой я великий и могущественный!»

А я говорю:

— Тоже мненевидаль! Это ж спички. Они и без стекла увеличительного загораются. Они длятого и нужны, чтобы огонь добывать. А без спичек ни на что твоё стекло и негодится.

— Ну хорошо! —сказал Вовка зловеще. — А тогда дай руку.

— Ещё чего?

— Стра-ашнонебось?

— И ничего нестрашно, — говорю.

— Как же нестрашно, когда трясёшься весь.

— И ничего я нетрясусь. Ну вот моя рука. И что?

А Вовка хватьменя за запястье и своё стекло навёл мне на кожу. Я даже ойкнуть не успел, какраскалённая игла вонзилась мне прямо в руку. Ох и больно же! Я как подпрыгну…Руку вырвал и говорю:

— Ты чё, совсемдурак?

— Понял теперь?— говорит эта скотина. — Оружие будущего! И оно у меня в руках. Я будуповелитель мира!

— Щас вот каквъеду тебе, повелитель мира! — пообещал я, сжав кулаки. — Так мало непокажется.

— Ладно, Тоха,не горячись, — сказал он миролюбиво. — Я ж на себе тоже пробовал. Гляди! — И онпоказал мне красную точку в ямке напротив локтя.

Я только пальцему виска покрутил.

А он вдругговорит:

— Вот на ком мысейчас оружие будущего опробуем.

Я посмотрел, аэто Вовка заприметил муравейчика, на свою беду забравшегося на лавку.Муравейчик тянул хлебную крошку и спешил по важным муравейным делам. А этот гадпоставил ладонь у него на пути, чтобы он никуда не убежал, и давай крошкустеклом жечь.

У меня вдруггорло перхнулось, и я засипел:

— Не смей! Несмей, говорю!

— Тю! — удивилсяВовка. — Это ж обычная комашка. Да я их сотнями давлю. Я для них как божьякара.

И поймал вприцел муравейчика.

Муравейчикзадёргался на месте, затанцевал, а потом перестал двигать лапками и согнулся вчёрненькую запятую.

Рот у менянаполнился кисловатой слюной. В коленях стало пусто-пусто и в животе — тоже. Ивесь я вдруг стал лёгким-прелёгким, как одуванчик. И я понял, что сижу,вцепившись дрожащими пальцами в край лавочки. Я боялся разжать пальцы, потомучто тогда я точно улетел бы в небо. А Вовка тем временем выбирал себе новуюжертву среди других муравейчиков, гуляющих вдоль журнала.

Божья кара!

Тогда яразмахнулся и выбил стекло у него из рук. Оружие будущего скакнуло, каккузнечик, и с глухим стуком упало на асфальт. И раскололось на две части.

Увидев это,Вовка позеленел и кинулся на меня.

Он кричал всякиегадости, размахивал кулаками и плевался. От кулаков я уклонился и успелдобежать до калитки во двор. И даже успел захлопнуть её у Вовки перед носом. Аон собрал стеклянные осколки, подошёл к калитке и стал плеваться сквозь прутья,целясь в меня.

А у меня передглазами всё время стояла чёрная запятая со сгоревшей хлебной крошкой.

Божья кара!

И я вдругпредставил, как иду домой из магазина и несу нарезной батон в кульке, а меняждут папа и мама, и на столе уже стоят мамины рубленные котлетки и греческийсалат в зелёной салатнице, и я спешу и потому начинаю бежать вприпрыжку, и вэтот миг на меня сверху, как кисель, выливается жидкий огонь, от которогонельзя никуда спрятаться. И он такой горячий, этот огонь, что можно толькосесть на асфальт, и скрючиться, и превратиться в такую же запятую, как тотмуравейчик.

Божья кара!

Я наклонился иподнял с земли брызгалку, которую сделал ещё на прошлой неделе из пепсикольной бутылки.И засадил из неё струёй прямо Вовке в физиономию. Чем же ещё тушить огонь, какне водой?

А потом пошёл вдом и набрал там в хлебнице крошек от вчерашнего батона. Я набрал их полнуюжменю. И опять вышел на улицу.

Вовки не было. Ихорошо.

Я подошёл клавочке и увидел, что по букве «В», которую выжег Вовка, вовсю снуютмногочисленные муравейчики. И я высыпал им все хлебные крошки. А они такобрадовались и засуетились. И стали хватать то одну крошку, то другую. А ясмотрел и думал: может, кто-нибудь из них знает того, первого муравейчика иотнесёт две-три крошки домой и ему, а?..