Ванька (Из цикла миниатюр «Деревенские посиделки»)

Ванька (Из цикла миниатюр «Деревенские посиделки»)


        … Ванька Ложкин изрядно выпил с дружком своим закадычным Лёхой- лепёхой, домой пришел, что называется, на бровях. Сбросил с себя прямо на пол у койки верхнюю одежду, стянул с ног пимы и завалился в чём был спать.
         Мать, слава богу, спала, и обошлось без скандала, хотя она и скандалить-то толком не умела, так больше сетовала для приличия с обиды: "Ведь страшно сказать родное дитя единственное, а жизнь свою пропивает, такое и врагу не пожелаешь...» 
         Ванька злился: «Сколь можно воспитывать? Третий год на пенсии. Хочу пью, а не хочу тоже пью - свои кровные пропиваю невесёлую жизнь запиваю…» 
         Последние лет десять Ванька пил не просыхая. Мать кодировала его без счёту раз, а всё без толку. 
         … Под утро Ванька озяб и проснулся, в нетопленной с вечера избе было холодно. Укутался с головой в одеяло, но согреться не удавалось. Раздражённо крикнул нарочито громко на всю избу: 
        - Ма-ать, хватит спать!.. Мыслимо ли, на улице светает, а изба не топлена.
         Мать молчала. 
         - Вставай, давай, кому говорю?.. Не слышит, спит, будь она не ладна…
         Ванька встал, потёр руками заспанные глаза. Зевнул, привычно прикрыл на половину беззубый рот ладошкой.
         Хотел было печь растопить, но дров с вечера мать не принесла.
         - И дров не припасла, вот те раз, отродясь такого не бывало, спит себе, и до сына ро’дного дела нет… Мать, ты чё молчишь, осерчала, ли чё ли? Ты думаешь, легко мне пить-то? Попробовала бы — узнала! Ревешь, да пьёшь при такой жизни… Пил и пить буду, пенсию сам заро’бил… - Ванька ворчал, натягивая на себя впопыхах валенки и засаленную фуфайку.
         Быстро сбегал во двор до ветра. Дворовый пёс Жулик, радостно виляя хвостом в ожидании скорой кормёжки, заискивающе вертелся в ногах у Ваньки. 
         - Да погодь ты, не до тебя пока, вишь с похмелья на ногах-то еле стою – того и глади упаду ненароком, да ты ещё проходу не даешь, оголодал, как будто тебя неделю не кормили. Дай хоть охапку дров взять – в избе холодище зуб на зуб не попадает, – сказал Иван псу. А потом, жалеючи, добавил: - Щас - печку истоплю, а покуда терпи – я и сам-то ещё не жрамши. Хозяйка-то твоя спит, нет чтобы нас с тобой покормить, сонная тетеря…
         Вернувшись, Ванька бросил охапку дров у печки. Разжигая дрова в русской печи, опять окликнул мать: 
        - Мать, ты чё, всё ещё спишь ли, чё ль? На часы глянь, девятый час!
         Мать молчала. 
         Растопив печь, мало-мальски умылся в умывальнике, что стоял в закутке у печки, потом налил в чайник воды, поставил его на очаг. 
         - Хватит дуться, ну, выпил вчерась с Лёхой-лепёхой по случаю, так теперь сам маюсь, с похмелья голова трещит. У тебя, поди, бражка есть - Крещенье сегодня, грех не выпить…
         Мать молчала. 
         Ванька открыл кухонный шкаф, спиртного, как и следовало ожидать, не нашёл. Не держала мать дома спиртного, а "Тройной одеколон", который покупала для растирки ног, прятала от сына от греха подальше, а то найдёт и выпьет.
         - У людей праздник, а у тебя не выпить, не закусить, хоть бы квашонку поставила, да после пирогов испекла али шанежек. 
         Мать молчала. Ванька, заподозрив неладное, зашёл к ней в комнату, небрежно раздвинул занавески на окнах. Мать с полуоткрытым ртом лежала на койке, зажав нательный крестик в левой руке, словно молилась во сне, правая же рука безжизненно свисала с кровати, касаясь пола… 
         Он боязливо прикоснулся к матери, её застывшее тело как губка впитало холод смерти. 
         - Мать, ну ты не шути, вставай давай… Я уж печку сам истопил, чайник скоро закипит, чай пить будем… Мать, мать… - Ванька тряс мать за плечи, остывшее тело было податливо. - Мать, ты чё меня пугашь? Пошутила и, будя…
         Ответа не последовало. Ванька машинально произнёс: 
        - Вставай, давай… Чай попьёшь, а потом лежи сколь хошь. Замёрзла, так я сейчас тебя своим одеялом укрою, согреешься… Ты чё, ты чё, умерла… как так-то? Почто, ты-то вперёд меня? Я ж без тебя и года не проживу-у, кому я такой нужен…
         Ванька выл, слёзы текли одна за другой по небритым щекам.
         - Мать, мать, чё с меня взять? Сама посуди - пил, пью, в момент всё пропью… Чё ж ты так со мной? На чё я тебя теперь хоронить-то буду-у…
         Взрослеют все по-разному, его детство закончилось сейчас, к такому исходу Ванька был не готов… 
         … Зимой в деревне народу не лишку, это летом она оживает за счёт дачников, а сейчас на всю деревню десяток старух не насчитаешь, а от переселившихся из города алкашей толку мало.
         К другу своему, Лёхе-лепёхе, идти было бесполезно, он едва ли после вчерашней пьянки очухался. Да и какой это друг – так, собутыльник. Разве что после могилку копать поможет, хотя какой из него копальщик – ходячий суповой набор, идёт - ветром сдувает.
         Немного погодя Ванька пошёл к соседке тётке Матрёне сообщить о случившемся. Может, поможет чем. Они с матерью как-никак подруги с детства.
         Ворота у тётки Матрёны были закрыты на засов. Ванька подошёл к палисаднику, открыл калитку и постучал в заиндевелое окно. Матрена, увидев Ваньку, испугалась не на шутку и прокричала: «Чё тако? Погодь, ща-ас выйду…»
         Вскоре, и правда вышла, запыхаясь, отворила ворота и, предчувствуя сердцем худое, спросила:
         - Вань, на тебе лица нет, чё тако? Ой, а перегаром-то за версту разит, дышать нечем – можно сразу закусывать. 
        Старушка прикрыла нос рукой и отошла в сторонку.
         - Тётя Матрёна, мать-то у меня померла…
         - Ой, батюшки родные, чё делаться-то, знать отмучилась грешная…
         - А я-то на какие шиши её хоронить буду? Мне сёдня даже опохмелиться не на что…
         - Вань, так мать-то мне наказала загодя, у неё всё припасёно, и деньги, и смертная одёжа. Шестьдесят тыщь мне она на сохранение доверила, боялась, грешным делом, что ты пропьёшь. Милицию вызывай, звони давай! Схоронить-то схороним, есть на чё... Отмаялась, значит, Ляксандра…
         - Ну, тогда, ладно, прям с души камень упал, тогда дай мне на похмелку деньжат, а то голова трещит, того и гляди лопнет.
         - Накося выкуси! – тётка Матрёна показала кукиш. – Мать схорони сначала, ирод окаянный, после опохмеляться будешь. Милицию вызывай, сказала, а я щас оденусь и к вам подойду.
         - Ну, ты мне хоть рублей пятьдесят дай, я до Семёновны добегу, она плеснёт на похмелку.
         - Кому сказала – не дам, и не проси, деньги мне мать доверила на друго дело.
         - Тьфу-у, нашла, кому доверить, у тебя зимой снега не выпросишь… - Ванька смачно плюнул и побрёл домой шатаясь. 
         Матрёна в след ему прокричала:
         - Иди, иди, давай, пока метёлкой не отходила, я же не мать, не на ту нарвался - терпеть не буду. – А потом тихо добавила: – Недолго он без матери протянет… Мать-то и ему на смерть деньги припасла. Эх, Ванька, Ванька, пропащая душа, такой хлопец славный был, а жена загуляла, и спился - вот где горе горькое…

19 марта – 14 мая 2016

Все герои рассказа вымышлены.



картинка 
http://kostromka.ru/belorukov/derevni/kostroma/img...

11:14
RSS
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Загрузка...