Валентин

- Валюш, захвати, пожалуйста, мусор,  мой дорогой, тебе же всё равно в ту сторону – голос пожилой женщины звучал с другой части квартиры

- Ладно, мама.– Молодой мужчина лет  тридцати пяти уже надел пальто и готовился выходить, когда его настиг оклик матери, - Не волнуйся. Захвачу.

Он молча, не выказав никаких эмоций направился в кухню где под раковиной стояло полное до краёв мусорное ведро с отходами. Открыв ненадёжно закреплённую дверцу он осторожно взял ведро, следя что бы ничего не высыпалось, и поморщился. Отходы пахли кислым.

- Только где же ты ведро оставишь, - стареющая грузная женщина в тяжёлом халате тёмно-красного цвета с оборванной верхней пуговицей показалась в дверях тесной кухни, - ты как ведро оставишь? – она озадаченно смотрела на сына. Тот стоял посреди тесноватой кухни их квартиры в двухэтажном доме сталинской постройки.

- Не волнуйся, мама, - он спокойно посмотрел на мать. – Оставлю у двери.

- У какой ещё двери? – мать недоумённо посмотрела на него и начала волноваться, - Какой двери ты хочешь поставить? – в её голосе послышались нарастающие ноты

- У подъезда, на улице, - он старался говорить спокойно и  мягко, хотя в душе уже начинал жалеть, что откликнулся на её просьбу. А ведь можно было  сделать вид, что не услышал. Выйти и идти себе сейчас на работу спокойно вдыхая свежий утренний воздух… И мучится совестью из-за того, что проигнорировал мать, да ещё вечером оправдываться и выслушивать её упрёки… Нет уж, лучше выслушать всё сейчас.

- На улице! – ворчливо воскликнула его мать, - так его унесут! На улице - тоже мне, придумал. - она неодобрительно покачала головой.

- Хорошо, мама. Я принесу его к нашей двери. К нашей. Постучусь и отдам тебе, - он сделал движение к выходу, надеясь, что мать поймёт и посторонится – она всё ещё стояла, загораживая проход.

- Возвращаться нельзя. – проворчала женщина. – Ладно оставь внизу, я сейчас спущусь за ним. – она посторонилась

Он протиснулся между матерью и дверным косяком, стараясь не коснуться её ведром

- Когда вечером тебя ждать? – видя, что сын уходит, женщина старалась ещё ненадолго завладеть его  вниманием, - тебя во сколько ждать?

- Как обычно, мама! – он ответил слегка нетерпеливо и резко, и тут же пожалел об этой резкости. - Мама, как всегда… - он повернулся к женщине и посмотрел её в лицо. Стареющая мать вызывала у него двойственные чувства. Порой она вызывала у него раздражение, но сейчас в его горле сжался комок и он пожалел её. Пожалел, что не может  остаться сейчас с ней. Здесь. Сейчас же – плюнуть на работу, на опоздание, на всё. Остаться и провести с ней эти утренние пол - часа или даже пятнадцать минут. Он знал, что это невозможно – не потому даже, что он не может опоздать. Хотя это, конечно, исключалось. Он не мог позволить себе отступить от железных, установленных им самим для себя правил – а одним из них как раз было никогда не опаздывать. Никуда и никогда, и тем более к началу работы. Но и невозможно по той причине, что матери ничего не дадут эти пол - часа или пятнадцать минут, они не принесут ей счастья, не успокоят, но заставят волноваться ещё сильнее. Волноваться за него, его опоздание, и по тысячи других пустяков, и ворчать снова и снова. И в конце он сбежит, уже  окончательно испортив себе и ей настроение и с больной головой на весь день. Нет уж. Никаких конфликтов и разборок. Мать есть мать.

- Как всегда, мама, часам к семи буду. А там как получится. – Он повернулся, и уже твёрдо и решительно пройдя по коридору, вышёл во входную дверь.

                                                                       * * *

День выдался обычный. Старенький Ми-8 завёлся с пол-оборота, двигатель заревел так, что с боков вертолёта посыпалась  блеклая краска от последнего ремонта – в мастерских химичили, безжалостно разбавляя без того некачественную эмаль с истёкшим сроком годности. Наблюдая за погрузкой скота, сверяя в накладных количество мест, совершая другие привычные рутинные действия, Валентин  никак не мог отделаться от ощущения смутного недовольства. Утренний обмен репликами всё же давал о себе знать. Выйдя на улицу, он почувствовал облегчение, как человек, вырвавшийся из душного помещения или освободившийся от тяготившей его ситуации. Но лёгкое чувство вины всё же осталось. Мама! – его мысль неуклонно возвращались к тем нескольким фразам, оброненным его матерью. Стоявшей в дверях кухни в заношенном тяжёлом халате с оторванной пуговицей. – Она из всего делает проблему. Всегда. Что бы я ни делал. Где бы ни был. Чем бы ни занимался. Я никогда не стану взрослым в её глазах. Я всегда останусь ребёнком для неё. Её «Валюшей». Это имя, которым она меня называет, как будто мне по-прежнему лет десять. В лучшем случае десять.

Он понимал, что надо переключиться, занять мысли чем-то иным – другим, чем бесконечное прокручивание в мозгу запечатлённого утреннего образа матери – её слов, интонации, выражения лица. Но всё кругом оставалось буднично, привычно,  нечему было по настоящему отвлечь его внимание.  Завладеть  мыслями. И он оставался так же спокоен, как и всегда, лишь воображаемый диалог с матерью придавал ему некоторую отстранённость. Отстранённость от окружающей его действительности, что воспринималась со стороны даже как высокомерие. А возможно это высокомерие, в каком-то роде и было:  возвышение над всей этой суетой вокруг. По сравнению с чувствами человека, которого он любил горячо и всем сердцем. И несмотря на раздражение, которое, порой, вызывала в нём мать, несмотря на вечные придирки, ворчание и неизменно плохое настроение, она оставалась для него единственным самым дорогим и самым любимым человеком.

- Хотя любить тебя, мама, - сказал он вслух, -   становится с каждым годом всё сложнее.

Возможно, потому он до сих пор не женился. Иногда, а в последнее время всё чаще, он ловил себя на мысли, что это и не его вовсе. Что ему это, наверное, не нужно.

«В тридцать лет жены нет – и не будет» - вертелась в его голове где-то когда-то кем-то оброненная  фраза. Последние отношения были у него… Он стал вспоминать, но всё заслоняло лицо матери. Та девушка ей не нравилась, кажется. Впрочем, как и все остальные…

                                                                      * * *

 - Здорово, старина, как живёшь, как дела! – радостный бодрый окрик застал его врасплох. Мужчина оглянулся и тут же расплылся в широкой улыбке

- Приветствую тебя дорогой! – он узнал спешившего к нему человека. – Здорово, дружище!

Мужчины крепко обнялись, похлопав друг дружку по плечам

- Ты как? – его приятель с интересом посмотрел на друга, - где сейчас, кем?

- Да, всё там же, - Валентин отвечал прямо и без обиняков, - гражданская авиация. Малая. Ми-8.

- А что делаешь? – мужчина обвёл взглядом зал прилёта, где они встретились

- Так мы базируемся здесь, а ты как думал? – засмеялся Валентин. – Там, ангар крайний наш

- Ну ладно, - сказал приятель, - слушай. Я тебя сто лет не видел! Айда присядем за столик, вон там хотя б. Или, знаешь, поехали лучше в город. Здесь же есть где посидеть? Вот и покажешь. И девочек возьмём. Стюардессы у нас хорошие, составят компанию двум холостякам – или ты женился? – он с лукавой тревогой взглянул Валентину в лицо.

- Нет, не женился, - серьёзно ответил тот

- Вот и отлично. А вот как раз и наши дамы: Дамы, это Валентин, мой старый и очень хороший друг. Ещё по училищу. Валентин, это Софья Павловна, а это Лизаветта Сергеевна, можно просто Лизонька, она у нас ещё молоденькая, стажируется ещё, можно сказать... Девоньки, вы составите компанию двум мужчинам посидеть в ресторане сегодня вечером – приятель театрально и с полупоклоном приветствовал своих коллег. Те радостно хихикнули, но Софья Павловна строгим тоном вдруг сказала:

- Только не допоздна, Пётр Степанович, а то нас в гостиницу не пустят. И вообще. Завтра утренний рейс…

- Значит договорились! – весело резюмировал короткие переговоры Пётр Степанович, - а насчёт гостиницы, дамы, можете не переживать – у меня здесь всё схвачено!

- Ну конечно, да, схвачено – такой вы у нас крутой, Пётр Степанович, - в тон ему с усмешкой сказала Софья Павловна, - такой Вы пробивной. Мы же здесь в первый раз?

- Ну, в первый – не последний, да не волнуйтесь, говорю вам, всё в порядке будет, всё схвачено – вам командир экипажа гарантию даёт. Валентин вот подтвердит, если что – дружище, ты же подтверждаешь, что я прав? – Мужчина смотрел на приятеля

Тот улыбался. Он смотрел на Софью Павловну и не мог отвести взгляд.

- Подтверждаю, - он выдавил из себя сквозь улыбку, понимая, что выглядит глупо, - всё будет хорошо.

- Ну тогда хорошо, - Софья Павловна от взгляда Валентина зарделась, она бегло взглянула ему в глаза и смущённо потупилась. Потом снова улыбнувшись, обратилась к своему шефу – тогда мы в гостиницу и минут через двадцать будем готовы.  Где встречаемся?  - она больше не смотрела на нового знакомого и  обращалась  исключительно к Петру Степановичу.

- Давайте у выхода, где такси. Мы там вас ждать будем.

- Ну айда, - он подхватил приятеля под локоть, - давай пока девушек ждём где-нибудь присядем чтоб на ногах не стоять. Присядем, и ты мне всё расскажешь, дружище, ты не представляешь, как я рад тебя видеть…

                                                                        * * *

 Утренний рейс в Москву оказался полупустым. Накануне Валентин подписал-таки у начальника десять дней в счёт отпуска и получил деньги в кассе. Он взял билет на ближайший рейс. Нетерпение подогревало его. Образ Софьи Павловны стоял перед его глазами.   

В тот вечер они, как и обещали бортпроводницам, закончили рано и уже в десять ушли из ресторана. Его приятель взял такси и повёз своих сотрудниц в гостиницу,  Валентин  же счастливый и окрылённый пошёл домой. От матери ему досталось, конечно. За то что поздно и не предупредил. За ужин, который она приготовила к его приходу и который так и остыл на столе. За её переживания.

Но даже мать не могла не заметить разительную перемену, произошедшую с её сыном. Его лицо светилось счастьем.

Последующие несколько дней ушли на сборы и улаживание разных служебных формальностей. Он потратил уйму времени на споры, доказывая начальству, что отпуск ему нужен именно сейчас, да сейчас, внепланово и срочно. Да в Москву! Зачем? Это его личное дело. Личное. Он не собирается трепаться о своих личных делах ни с кем – какими бы начальниками ему ни приходились. В конце концов, он никогда ни о чём не просит и если ему отказывают, он кладёт заявление об уходе.  Видя его твёрдое упорство и нежелание уступить, как и объяснить причину столь срочного отъезда, ему подписали все бумаги, выдали причитающуюся оплату плюс отпускные за десять дней,  пожелав уложиться точно в этот срок.

Ему было всё равно. Он не собирается возвращаться. Ни через десять дней – никогда.

В самолёте он дремал полузакрыв глаза,  вспоминая подробности того незабываемого короткого вечера. Пётр дослужился до командира экипажа международных линий. Он выглядел как абсолютно довольный жизнью и счастливый человек. Друг искренне не понимал, как Валентин может нравиться его жизнь – в провинции, среди деревень, простого быта с его мелкой каждодневной суетой. И если международные рейсы это не сразу и не быстро, то  должность пилота рядовых внутренних направлений вполне доступна. Надо только захотеть.

Для Валентина тот вечер стал переломным. Слова друга окрыляли, внушали уверенность. Перспектива, обрисованная им, полностью соответствовала представлениям самого Ваентина о своём месте в мире. В мире и в профессии тоже – ведь сколько раз он сам ловил себя на мысли, что застрял. Сам  в глубине души осознавая, что ему давно надо сменить обстановку,  встряхнуться, он, тем не менее не находил в себе воли и силы двигаться самостоятельно. Он ждал. Чего-то, какого-нибудь события, которое выбросит его из привычной, выбранной им когда-то колеи перенеся на новую, более высокую орбиту. Более подходящую ему и по ощущениям и по статусу. Возможно тогда…  Его личная жизнь наладится сама собой.

Софья Павловна! Её образ снова и снова возникал перед мысленным взором. Думая о ней он чувствовал, как в его груди разгорается огонь. И всё кажется возможным и лёгким. Удивительная девушка. Её улыбка, глаза… Весёлый смех, юмор, с каким она обращалась со своим шефом. Соблюдая при том дистанцию и такт. Интеллект – сразу было видно, что девушка умна, так же как обаятельна и красива. «Умница, какая же она умница, - думал Валентин, - с такой женщиной больше ничего в жизни не надо. Я должен её увидеть ещё раз. Увидеть и понять…» - дальше он загадывать боялся, потому останавливал все свои помыслы на этом моменте – моменте встречи.

                                                                         * * *

 Самолёт приземлился в аэропорту Внуково, автобус в город ожидался через час. Такси брать не стал – неизвестно, как долго придётся жить в столице и какие здесь цены. Поселиться он решил в «России» - центральной гостинице с видом на Кремль и красную площадь. Найдя в здании аэропорта будку телефон-автомата, он набрал номер Петра. Служебный.

- Пётр, это я, приветствую!

- Здоров, Валюш! – обрадовался приятель, - ты долго, я тебя раньше ждал, на той неделе

- Да, дорогой, понимаешь – работа.  – Валентин не считал, что он должен оправдываться, но объяснить другу можно – тот должен понять

- Да, понимаю, понимаю всё, - тем же бодрым тоном продолжал Пётр, - да ладно, молодец, что вырвался! Ты сейчас где?

- Во Внуково, автобус жду

- А потом куда?

- В «Россию» поеду,

- «Россия» дорогая, - сказал Пётр, - и там просто не поселят. Лучше ВДНХ. Хотя нет, знаешь, давай у меня остановишься, поживёшь пару дней, осмотришься. Заодно и все вопросы порешаем.

- Слушай, мне неудобно тебя беспокоить, - несмотря на заманчивость предложения Валентин не мог им воспользоваться. Он привык рассчитывать на себя самого. Да и образ Софьи Павловны не выходил у него из головы. Хорош из него кавалер, не имеющий собственного угла!

Он вслух добавил:

- У тебя семья, я не могу тебя беспокоить

- Ну как знаешь. – быстро согласился Пётр, - тогда устраивайся и звони мне. Или сюда или на домашний. Буду ждать.

В «России» ему повезло. Под видом участника конференции эндокринологов, которые регистрировались с ним одновременно, Валентин получил ключи, поднялся в свой номер и открыл дверь. Его взгляду предстала широкая спина коренастого человека среднего роста. Человек повернулся и Валентин узнал его…

- Ах ты сволочь! - с ненавистью произнёс Валентин, кровь бросилась ему в лицо – ах, гад, вот я тебя и достал! – он, кинув сумку на пол, сжал кулаки. Секунду примерился и с силой ударил стоящего перед ним мужчину в лицо.

Тот отреагировал мгновенно. Он отклонил голову, пропуская кулак противника мимо уха и встречным с правой коротко и точно пробил Валентину в глаз. Валентин застыл, словно наткнувшись на стену, на миг у него  потемнело в глазах. В следующий миг он пришёл в себя и с новым приступом ярости обрушился на врага. Завязалась потасовка. В прихожей номера  было тесно, это затрудняло обмен ударами  в полную силу. Валентин, быстро поняв, что уступает в спарринге, обхватил противника руками и вместе с ним ввалился на середину комнаты. В сторону полетел сломанный стул, но мужчины всё же устояли на ногах. Некоторое время они топтались и кряхтели, пытаясь сломить сопротивление друг друга, потом коренастый изловчился,  рывком бросил Валентина на пол, сам свалившись сверху. На полу они ещё возились, пока преимущество коренастого не стало очевидным – он полностью блокировал своего противника, а локоть с предплечьем упёр тому в горло. Валентин всё ещё пробовал высвободиться и сопротивлялся. Ненависть и отчаяние придавали ему силы. Потом он захрипел.

Коренастый безошибочно распознал этот сигнал отчаяния и ослабил давление.

Тяжело дыша, мужчины смотрели друг на друга. Коренастый с опаской поглядывал  Валентину в глаза и не спешил отпустить захват – он тоже узнал своего давнего врага.

- Сволочь! – с чувством выдохнул Валентин, когда смог отдышаться

- Сам сволочь, - парировал коренастый

- Тебя убить мало, ты, тварь, - ты это понимаешь!? – Валентин предпринял последнюю отчаянную попытку освободиться и рванулся из-под противника. Но тот оказался готов и снова навалился всем весом на горло своей жертвы. Валентин снова захрипел.

Коренастый придержал захват ещё несколько длинных секунд, потом резко убрал руку и быстро поднялся. Протянул ладонь Валентину.

- Давай, вставай уже!

- Да пошёл ты! – с чувством отозвался тот. Он не принял протянутой руки и встал самостоятельно.

- Только не начинай больше, - предупредил коренастый, - хватит. Я не хочу с тобой драться. И не злюсь. – Он посмотрел Валентину в лицо, - Ну что, мир?

Валентин стоял посреди комнаты. На лице под глазом у него расплывался большой синяк, пиджак был порван и утратил все пуговицы кроме одной. Он посмотрел на соседа по комнате

- Ты моей сестре это скажи. Ты…

- Стой, подожди, - прервал сосед, - что сестре? Что? Ты что знаешь? Да она меня сама выгнала. Сама! И мать ваша помогла ей! А… - мужчина махнул рукой, - ты сам не женат, что ты в этом понимаешь!

Несмотря на явственную неприязнь и многолетнюю ненависть, Валентин всё же уловил долю смысла в словах Рубена - бывшего парня своей сестры.

Он всё ещё стоял посреди комнаты молча, не зная что делать и что говорить.

И в этот момент в дверь постучали…

                                                        * * *

 Потом было отделение милиции и протокол.  Штраф за сломанную мебель. За драку в гостинице. Откуда их с Рубеном в тот же день и выписали после оплаты всех повреждений. Потом они напились и с размахом потратили все свои деньги. Наутро Валентин уже не пошёл к Петру на встречу как накануне собирался. Всё это – Пётр, встреча, Софья Павловна казались теперь какими-то далёкими, нереальными. Как сон или картинка из другой жизни. Рубен, хоть и сволочь, был живой, здесь рядом и свой. Валентин уже почти простил ему, что тот бросил его сестру с годовалым ребёнком на руках. Он знал свою мать и понимал, что такая же судьба ждала бы его сестру с любым другим мужчиной. А Рубен оказался неплохим парнем. Да и раньше он ему нравился, только они мало общались.

Пора было возвращаться. Именно теперь, после передряг, после всех надежд и ожиданий, когда всё уже почти осталось позади, Валентин стал понимать, какое громадное нервное напряжение владело им последние недели. Он был как натянутая тетива, нацелен как стрела. А всё для чего? Ради пары красивых ножек и волшебных глаз?

Теперь. Когда его отпустило это наваждение, он вдруг понял, насколько успел соскучиться по своему городу, по людям, по дому. Мама. – «Я бросился на первое предложение, совсем не подумав о ней. Что со мной произошло?» – Он искренне изумлялся самому себе.

Он всё же нашёл деньги на обратный рейс. Уже садясь в кресло самолёта, он поймал себя на том, что напевает про себя слова привязавшейся песенки из популярного фильма:

По аэродрому, по аэродрому

Лайнер пробежал как от  судьбы
Для кого-то просто летная погода,

 А ведь это проводы любви.