Такое хрупкое чувство - доверие. (искорка)

Такое хрупкое чувство – доверие. <o:p></o:p>

<o:p> </o:p>

Сквозь дымкулипкого дождя, огибая слишком глубокие лужи, брёл Шарик. Почему его такназвали, бывшие хозяева, он не понимал. Видел разок это противное и невкусное,резиновое изделие. Ну совсем не похож. И раньше не страдал выпуклостью, асейчас и того хуже. Скорее верёвочка от этого шарика. Серая в крапинку линялаяшерсть уже клоками лезла с боков и брюха.      Раньше это было только при переходе с зимына весну и с осени на зиму.  Сейчасгораздо чаще.

То, что былораньше, в другой жизни, ещё не совсем истёрлось из памяти.  В редкие минуты забытья, ему снились розовыесны. Сейчас правда всё реже и реже. Как лелеяли его маленького, не ругая и ненаказывая  за маленькие провинности. Ахулиганил он по молодости будь здоров. То тапки сжуёт, то просто напрудит внеположенном месте. Хозяева любили и прощали ему всё. Только жаль, что ты неостаёшься всегда маленьким и хорошеньким для своих домочадцев. Шарик рос и скаждым годом отношения к этой безродной становились прохладнее и суше. Даже сталичастенько лупить его, почём зазря. Хотя он уже вёл себя вполне чинно иблагородно.

И вот в одиниз чёрных дней, его просто поменяли на другого. Маленький чёрный комочек въехалв его жилище. А старого семейного друга попросту отвезли на трамвае подальше наокраину и выпустили. Он до сих пор помнит этот тяжёлый день. Хозяин принёс вкоробке из-под туфель, что так нравились ему в детстве, дорогостоящегоразлучника. А ему не разрешили с ним познакомиться. Одели ошейник с поводком ивывели прочь из квартиры. Потом гулко громыхающий трамвай, нагонял тоску истрах. Нет, конечно, он и раньше ездил на этом железном чудовище, встречая илипровожая мужчину. Частенько это делал и самостоятельно. Ему нравилосьвосхищение хозяина, который на выходе из проходной удивлялся его появлению втакой дали. Пусть не всегда перепадало вкусненького, но даже лёгкиепоглаживания по голове приносили невероятное восхищение жизнью. И вот теперь,когда вроде бы вместе в этом железном ящике, от поездки становилось лишьтягостно. Хозяин был сумрачен и тих. Натянутый словно струна, поводок делалпоездку ещё дискомфортней. Потом недолгое гуляние на незнакомой остановке средисумрачных раскидистых деревьев. Шарик ещё тогда заподозрил неладное. Хозяинвпервые снял поводок вместе с ошейником. Такого никогда ещё не было. Даже домаэтот красивое колечко не покидало его шею. Но он не придал этому большогозначения. Всё также радостно и исправно принося любимому человеку палку, чтотот бросал всё дальше и дальше. И вот запыхавшись от бега, он в очередной развернулся и никого. Лишь вдали по рельсам громыхал трамвай и тишина.

Нет он несразу поверил в предательство двуногого. Какое-то время пытался найти дорогуназад. Только всё бестолку.  Время шло ион смирился с судьбой. А вскоре и сам понял всю чудовищность двуного. Егоулыбке и сюсюканью верить было нельзя. Отбитые бока часто напоминали об этом.

 Так и шли дни за днями. Иногда плохие, аиногда и чуть  получше. Если бы не этотпротивный дождь, то этот день можно считать почти счастливым. Целый кусок куриногоокорочка приятно грел давно не знавшее пищи пузо. Правда пришлось за негосхватиться с этой облезлой сосиской, что постоянно ошивалась у мусорного бакарядом со столовкой. Хвост до сих пор неприятно показывало. Успела-таки схватитьего за кончик эта мелкозубая дрянь. Вот раньше, когда его сокровище постоянноторчало сверху в виде бублика, она бы не в жись не достала. А сейчас хвостпочему-то болтался снизу. Может рефлекс защиты. Хотя как может защитить мелкаямохнатая палочка от сильного пинка или палки. Только ещё больнее делается. Главнаязащита – бегство.

Сейчас-то оннаучен на собственных ошибках и сматывался заранее. А вот, когда его бросили ион, по дурости своей, лез без разбору ко всякому двуногому. Туго тогда емупришлось. Ушибы заживали долго и болезненно. А лапа до сих пор хромает, так ине срослась правильно. Были, конечно, редкие случаи, когда бросались едой иличем-то не сильно тяжёлым, как например снежком, в шутку. Но чаще приходилосьуворачиваться от камней и палок, что оставляли после себя нестерпимую боль.

А тот случайс дурно пахнущим чужаком. Тогда Шарик вообще чуть с жизнью не распрощался. Иведь вроде « учёный» был. Знал, что нельзя доверять человеку.  Но вот повёлся на небольшой кусочек колбасы.Как смог выкрутиться и сам до сих пор не знает. Просто повезло. Верёвка, что вмгновение ока стянула шею, оказалась хлипкой для его зубов. Бежал без оглядки иостановки часа два, не меньше. Потом долго отлёживался и радовался, что неразделил участь тех, что висели по стенам сарайчика этого злодея.

Вот так, покапле, вера и надежда в лучше изгонялась напрочь из его головы. Теперь толькона расстоянии броска, а то и ещё дальше. Даже еду, что попадалась на дороге,вынюхивал долго и с пристрастием. Случай с товарищем, что делил с ним нищенскоесуществование, до сих пор вызывает озноб при воспоминании. Он не хотел томуничего плохого. Только уступил свою добычу, маленький кусочек мяса. Друг понесчастью долго мучился и скулил, прижимая все четыре лапки к животу. Плачзаставлял Шарик лаять от злости, от своей бесполезности помочь малышу. Тот умертолько к вечеру. Теперь даже к брошенному лакомству относился с опаской иосторожностью.

Этотбородатый и странный двуногий появился на горизонте совсем недавно. Он  поначалу не обратил бы на него внимания, но тотс завидным постоянством посещал подворотню, где он обосновался. Приносил вплошке еды и смотрел издали как пёс уплетает. Пытался пару раз приманить Шарикак себе. Но он-то научен жизнью. Только издали и то если не держишь в руках чегонибудь для броска. Частые посещения кормильца зачастую заставляли нервничать.Он знал по своей собачей жизни бродяги, что если к твоей персоне проявиливнимание, не жди ничего хорошего. И только что-то исподволь неуловимое в этихстарческих, слезящихся глазах удерживали его на месте. Казалось они чувствовалиего боль и никчёмное существование. И эта жалость подкупала. Уже через неделювстреч, он разрешил двуногому приблизиться и дать ему еду с рук. Когда Шарикторопливо заглатывал принесённое, тот посмел погладить его. Щемящее чувствочего-то забытого и счастливого лишь на секунду затуманили разум. Но старая больв боку тут же вернули на землю. Он стремглав отскочил в сторону и зарычал. Бородатыйне стал кричать, а лишь устало махнул рукой и ушёл. После его ухода естьрасхотелось. На душе скреблись эти противные кошки. Казалось что сам кого-тообидел.

Почти снеделю не было двуного бородача. Шарик, уже начинающий привыкать к его частымпоявлениям, взгрустнул.  По ночам снованачинали донимать столь болезненные колики спазм голода, что оставили его впоследнее время в покое. Пора было искать место посущественней этого. Холода неза горами. О сложности их преодоления напоминали десятки зим, что он выдержал,выбиваясь зачастую из сил в поисках пропитания. И вот когда решение уже былопринято, вновь появился старый знакомый. В руках была знакомая до боли плошка седой. Хвост Шарика непроизвольно поднялся вверх и замотался из стороны всторону. Даже для него это было удивительным. Старик поднёс плошку ближе инаклонился над изголодавшимся псом. Тёплая рука потихоньку перебирала шерсть наего голове, когда он приступил к трапезе. Двойное блаженство охватило Шарика,унося в неизведанные дали чувств и желаний. Он оторвал морду от чашки и пристальновзглянул в лицо бородача. Мелкие капельки слёз висели на ресницах человека. Вгорле застыл спазм жалости. И впервые это была жалость не к себе, а к этомудвуногому. Старик выпрямился и поманил пса за собой. Шарик с осторожностьюпошёл за человеком к нему домой. Издалека эту парочку можно было принять зачуждых друг другу. Просто старик и пёс, что пытается выпросить у человекапоесть. Лишь часты оборачивания к собаке говорили об обратном.

Дошлибыстро. Дедушка жил неподалёку. Поворот ключа и дверь распахнулась, открываязатемнённое пространство прихожей. Шарик вздыбил на загривке шерсть и отошёл всторону. Неизвестность пугала сильней голода. Старик улыбнулся и, оставив дверьоткрытой, исчез внутри строения. Шаркающие звуки тапочек на время стихли вглубине, потом снова напомнили о себе приближающимся звуком. Бородатый принёсводы и поставил в уголке прихожей. Ему тут же захотелось сильно пить. Сробостью пёс прошёл за дверь и принялся лакать из миски. Дверь за ним с тихимскрежетом захлопнулась. Замок, щёлкнув словно выстрел, закрыл путь котступлению.  Шарик отскочил к стенке ивновь зарычал. Только человек снова не огорчился, улыбаясь ему издали. Пёсуспокоился и прилёг у двери. Только зрачки глаз продолжали следить за снующимпо комнатам двуногим. Тот вновь принёс воды и подвинул миску ближе к мордесобаки. Шарик отодвинулся в угол.

— Ничегородимый – прозвучал в ответ голос старика. – Я знаю, доверие хрупкая штука. Инам ещё долго придётся привыкать друг к другу.

Пёс зевнул вответ и прикрыл глаза. Сон потихоньку смаривал его. Во сне он вновь былмаленьким щенком, которого лелеяли и любили двуногие хозяева.