Для меня и Степки Ложкина (Искорка)

НатальяСафронова

ДЛЯМЕНЯ И СТЕПКИ ЛОЖКИНА

Климке

1

КОРОЛЕВАКОШЕК

Наша учительницаЕкатерина Алексеевна объяснила нам,как нужно вести дневник. Не тот, гдеоценки и домашние задания. А другой,какой писали великие люди. ЕкатеринаАлексеевна сказала, что по нашим дневникампотомки смогут узнать, как мы жили, чтодумали и какие поступки совершали. Стёпка Ложкин поднял руку и сказал, чтосовременные люди общаются в социальныхсетях и там же ведут дневники. И нетолько потомки, а кто хочет, можетпрочитать, что они думают. Но ЕкатеринаАлексеевна ответила, что выставлятьсвою интимную жизнь на обозрениесовременников некрасиво. И вообще,когда она читает то, что выкладывают всоциальных сетях и каким языком тампишут, то ей стыдно становится за людей. Дневник ведут специально для размышленийо себе, сказала Екатерина Алексеевна. И размышлять гораздо полезнее с ручкойнад чистым листом бумаги, добавила она.Все, что пишется за компьютером, слишкомвпопыхах. Также полезно подкреплятьсвои мысли высказываниями великих. Этоочень приятно, когда ты понимаешь, чтотвоё мнение совпадает с чьим-то, оставшимсяв веках.

На следующий день всепринесли в класс свои дневники и сталидруг другу показывать. И ЕкатеринеАлексеевне тоже предлагали почитать.Но она читать не стала, а еще раз напомнила,что не стоит давать кому-либо свойдневник. Ведь это разговор с самим собой.

Я решила вести дневниквсерьёз, записывать в нём каждый прожитыйдень, подводить ему итог, а потомподкреплять его правильность цитатамииз книг. Сначала мне было интересноосмыслять каждый свой день, потомнадоедало, и я забрасывала дневник нанекоторое время, пока однажды вдруг незаметила, что он волшебный. Не то чтобыон исполнял каждое моё желание, записанноев него, но все-таки обычной тетрадкойон точно не был. Что-то он изменял в моейжизни и непременно в лучшую сторону. Ядаже рассказала об этом ЕкатеринеАлексеевне.

— В каком смысле, волшебный? – удивилась она.

— Понимаете, я скучаюпо дневнику… то есть мне хочется делатьзаписи, — с трудом подбирала я слова. — Акогда пишу, как будто переосмысливаюто, что произошло.

— И перечитываешь,правда? — обрадовалась ЕкатеринаАлексеевна. – Все это возможно толькос тетрадью, но ни в коем случае не скомпьютером. Техника, даже самаясовершенная, не сможет заменить строчки,написанные твоей рукой. Твой почерк,который меняется в зависимости отнастроения. Ты можешь взять свою тетрадькуда угодно, и она нисколько не обремениттебя. Это и в самом деле чудо! Я рада,что ты это поняла.

Я была согласна сучительницей, хотя имела ввиду нечтодругое, но не сумела ей сказать. Ивсе-таки то, что происходило, былоподвластно только этой волшебнойтетради, а ни в коем случае не компьютеру.Например, я записала в дневнике:

«Стёпка Ложкин, конечно,классный пацан. Но нисколечко, ни капелькии даже ни чуточки мне не нравится. Такчто пусть не воображает». На следующийдень Екатерина Алексеевна посадилаСтёпку за парту вместе со мной, а послеуроков он спросил меня:

— Вика, ты любишь медведей?Пойдём в цирк. Там все второе отделениемедведи.

— Я как раз мечтаю статьдрессировщицей, — согласилась я. – Ятолько домой за деньгами забегу.

— Это необязательно, —
снисходительно заметил Степка. – У менятам тётя билетером работает.

Ну, разве это неволшебство? Ведь тут главное даже немедведи, хотя я их обожаю, конечно.Главное, что Стёпка за все пять лет вшколе на меня даже ни разу не посмотрел,и вдруг сразу и цирк, и медведи. А потомнам его тётя ещё и мороженое купила.Подошла к нам и сказала:

— Стёпа, поухаживай задевушкой, угости её мороженым. – Ипротянула Стёпке два стаканчикамороженого. И Стёпка дал один мне, и мына втором отделении ели мороженое, хотяот медведей так трудно было оторватьвзгляд, что мы забывали про него, и вконце концов оно растаяло, и мы всеобляпались. Было очень смешно сидетьв зрительном зале с липкими руками иперепачканными ртами, и это ещё большедобавляло нам хорошего настроения. Акогда мишка на сцене отплясывал цыганочку,Стёпка, сидя в зрительном зале, такповодил плечами и кричал «Опа!», чтозрители стали смотреть только на него.Когда мишка вышел на поклон, Стёпка тожевстал и поклонился, и все засмеялись ипохлопали ему тоже. А Стёпина тётя потомсказала, что он её опозорил и что онавсё расскажет Стёпиной маме. Мыпопрощались со Стёпиной тётей, и ясказала Стёпке:

— На самом деле всё былосуперски! А у меня дома тоже медведи,целых десять. Только плюшевых. Коллекция.

Да, вот так удивительновсё совпало: и Стёпка, и мишки, и мороженое.Он стал иногда заходить ко мне в гостито посмотреть на мишек, то спроситьуроки, как будто нельзя спросить потелефону, смешной такой. Но по телефонуведь особо не поболтаешь, а так маманаливала нам на кухне чай, мы ели конфетыи разговаривали. Однажды я вышла изкухни, чтобы подойти к телефону, а когдавернулась, Стёпка сидел с сияющим лицом,разрисованным конфетами. Мы смеялись,как сумасшедшие. Мама услышала наш дикийхохот и зашла узнать, что случилось. Якак раз дорисовывала себе усы. Я сказала,заикаясь от смеха:

— Мама, ты не волнуйся,конфеты не пропадут зря. Мы всё съедим,вот так примерно. – И я начала облизыватьязыком губы, высовывала его как можнодальше, чтобы слизать побольше. И Стёпкатоже повторял за мной этот трюк, стараясьслизать конфеты с подбородка.

— Давай, у кого языкдлиннее, — сказал он.

— Идите умывайтесь, —
улыбнулась мама и подтолкнула нас вванную. Нашего бурного веселья она неразделила, и сразу стало не так уж смешно.

Но дружба со Стёпкойещё не все волшебство, которое подарилмне мой дневник, хотя, возможно, и самоеважное. Потому что со Стёпкой легко иинтересно, и он все-таки классный, и онсамый главный друг в моей жизни. Однаждыя написала в дневнике:

«Всё-таки жалко, что ястала совсем взрослой и все сказкизакончились. Хотя не очень-то и жалко… Это здорово, что я выросла и не трачувремя на такие глупости, как сказки! Нуих, эти сказки! Сплошные враки, конечно! Если бы я была президентом или каким-нибудьтам министром, я бы издала указ, чтобыдетям не морочили головы сказками, иони бы тогда вырастали гораздо быстрее!» После этого я сняла с книжной полки надмоей кроватью все сказки и переложилаих в мамин шкаф. Что поставить на местосказок, я пока не решила.

— Пусть постоят пустыми,жизнь все расставит на свои места, —
подумала я. То есть я читала и взрослыекниги, «Дубровского», например, или «Тримушкетера», но любимыми до недавнеговремени были всё-таки сказки. Не прокурочку-рябу, конечно, но всё-таки воктябре у нас в классе будет осеннийбал и мы иногда идём после школы домойвместе со Стёпкой, понятно, что в этомнет ничего такого, но всё-таки… Всё-такия сказки убрала в мамин шкаф, а полкасиротливо пустовала.

Но однажды, дня черездва или три после того, как я решила, чтостала совсем взрослой и проделала всюэту нехитрую процедуру с атрибутамимоего детства, мы возвращались со Стёпкойиз школы и рядом с моим подъездом увиделикресло-качалку. Там была ещё какая-томебель, я на неё не обратила внимания. А я всегда мечтала о кресле-качалке, ау меня его никогда не было. И я, недолгодумая, уселась в кресло, а Стёпка сталменя раскачивать. И мы смеялись, каксумасшедшие, и Стёпка раскачивал менявсё сильнее и сильнее, и, в конце концов,он раскачал меня так сильно, что явылетела из кресла к самой двери подъезда.Стёпка продолжал смеяться, всё никакне мог остановиться, я поднялась сразбитых коленок, тоже продолжаяулыбаться по инерции, хотя из глазбрызнули слёзы, взмахнула руками,показывая, как я летела и прокомментировала:

— Полеты во сне и наяву!

— Сальто-мортале! –подхватил Степка, а потом снисходительнодобавил, – А ты классная девчонка, неревёшь!

— Ещё чего! Из-за такойерунды?! – в тон ему ответила я, хотя вдырах разорванных колготок сочиласькровь.

В этот самый моментиз подъезда вышла какая-то незнакомаябабулька, взяла кресло и легко внеслаего в дом. То есть кресло было очень дажетяжёлым, а бабулька очень даже дряхлойс виду, по моему мнению, такое креслолегко мог поднять только штангисткакой-нибудь или борец сумо, например.Но уж никак не ветхая старушка. Причём,что странно, Стёпка не придал этомупроисшествию никакого значения, а япридала очень даже большое. После этогоя стала приглядываться к своей соседке,потому что эта удивительная старушкастала, разумеется, нашей новой соседкойи частенько приглашала нас с мамой начай. А с другими соседями она порой дажезабывала поздороваться.

У меня не вызывалоособой гордости то, что бабулька оказываетнам с мамой явное предпочтение передсоседями, вряд ли у неё были для этогоособенные причины. А вот сама она быланеобычной старушкой. У неё былвосхитительный чай, который она наливалав необыкновенной красоты чашки, ихотелось пить этот чай, не торопясь, судовольствием покачиваясь в кресле-качалке,которое неизменно уступали мне, дажене выслушивая никаких возражений.Бабушка, а она в эти минуты становиласьименно бабушкой, горделивой, доброй истрогой, а не шныряющей мимо тебячудаковатой старушкой, вела с намисветские беседы, расспрашивала о нашейжизни и отвечала на вопросы.

— А почему вы такразительно меняетесь во время нашихчаепитий, бабушка? В смысле, удивительнохорошеете? – спрашивала я её.

— Это называетсягостеприимство, детка, — улыбаласьбабушка. – Когда ко мне приходят гости,я забываю о своих делах, чтобы уделитьим внимание.

— А разве у вас многодел? – удивлялась я. – Вы же не работаетеи не учитесь.

— То есть, как это неработаю и не учусь? – изумилась старушкав ответ. – Очень даже работаю и учусь.Я, если хочешь знать, первая труженицаи первая ученица.

— Где ученица? – потрясённоспросила я.

— Человек учится всюжизнь, если у него есть такая потребность,- строго ответила мне мама. – А теперьпойдем, не будем мешать ЕлизаветеМакаровне.

Забыла сказать, чтоя любила бывать в гостях у ЕлизаветыМакаровны не только из-за чая икресла-качалки. Самым чудесным в еёквартире были кошки. Кошек было штук пятнадцать или семнадцать. Я так и несумела их сосчитать, потому что дажеесли они спали или умывались, лениворазлёгшись на мягких диванах, как толькоя принималась их пересчитывать, тут женачинали такую беготню, что моментальновсе перепутывались. Бабушка же зналаих всех по именам и характерам. Однакокогда я её спрашивала, сколько же у неёкошек, снижала голос до шёпота и называлацифру так невнятно, что я слышала только«…цать». А если переспрашивала, ЕлизаветаМакаровна обижалась. Мне хотелось взятьс собой домой котёночка поиграть,особенно рыжего, но мама была против,боялась, что дома будет везде валятьсякошачья шерсть. Хотя в квартире старушкибыла стерильная чистота, даже подсолнечными лучами не появлялось нипылинки. Наверное, она каждый час вытираетпыль за своими кошками, думала я.

Каково же было моёудивление, когда однажды я пришла изшколы и дома меня встретили все еёпятнадцать или семнадцать кошек.

— Ух, ты! – обрадоваласья. – Как же вас отпустили ко мне в гости?

— Возмутительное самомнение, — проворчала одна из них. –Вообще-то это ты забрела в гости к нам.Но мы тебе рады.

— Я к вам? – недоумевалая. И вдруг заметила, что комната началанеуловимо и быстро меняться. Диваны истолы стали большими, ковёр на полу –огромным, как футбольное поле, а люстрана потолке – высокой, как солнце.Ой-ой-ой, испугалась я, это что же такоепроисходит? Несмотря ни на какиеудивительные превращения, сознание моеоставалось ясным и чётким.

— Викуся, поиграем вфутбол? – звонко промурлыкал мне рыжий котенок. — Ты – нападающий!

И я увидела, как большоймягкий шар катится мне навстречу, я судовольствием пнула по нему лапой, игоняла его по футбольному полю с другимикошками до тех пор, пока он не распустилсядлинной запутанной ниткой, и тут нам,наконец, надоел футбол. Все кошки улеглисьна футбольном поле, пушистом и мягком,как ковёр, и принялись умываться. Онивытягивали лапу, растопыривали пальцыи облизывали их розовыми язычками. И ятоже вытянула лапу и принялась наващиватькаждый пальчик языком. Комнату наполнилососредоточенное урчание.

Когда я закончилаумываться, то увидела, что лежу на коврев пустой комнате, кругом жуткий кавардак,мамин джемпер, который она набрала накруговые спицы, распущен, и спутанныенитки разбросаны по ковру.

Я была потрясена. Ямогла бы подумать, что мне всё этоприснилось, если бы не мамин джемпер,варварски распущенный на нитки, и некошачья шерсть, летающая по всей комнате.Может быть, я и сейчас ещё сплю? Как жемне проснуться? В это время в двериповернулся ключ, и вошла мама. Сначалаона ахнула, а потом увидела, что я плачу,обняла меня и сказала:

— Ребёнок ты мой! Всё-такине удержалась и на прощание притащилак себе поиграть кошек ЕлизаветыМакаровны? Ну, конечно, жалко расставатьсяс этой милой чудаковатой старушкой иеё питомцами. А я-то удивилась, что тыне провожаешь её.

— А где она? – быстроспросила я, мои слёзы мгновенно высохли.

— Складывает в машинукорзинки со своими кошками. Переезжаеткуда-то… она сказала, я не разобрала…

Через минуту я былауже внизу, но увидела только отъезжающийгрузовик, со стороны пассажирскогосиденья которого выглянула рыжая кошачьямордочка и промурлыкала:

— До свидания, Викуся!Не скучай!

И тут я вдруг отчётливовспомнила, что сегодня я была кошкой. Я хорошо помнила необыкновенную лёгкостьи гибкость тела, и великолепные прыжки,и точные удары по мячу. До этого я в жизнине ощущала ничего подобного, ведь пофизкультуре у меня была троечка с сильнойнатяжкой. Если бы я сама была строгимучителем, я бы обязательно поставиласебе двойку.

После этого приключенияя стала относиться к дневнику с великимпочтением и даже некоторым страхом. Яподходила к нему с большой опаской,дотрагивалась до обложки, вздыхала иоткладывала тетрадь в сторону. И дажезапирала в верхний ящик стола. Но писатьтянуло неудержимо. Хотелось простовзять ручку, склониться над чистымлистом и писать. Всё так, как говорилаЕкатерина Алексеевна. Хотелосьпоразмыслить и понять, что же произошло. Я осторожно взяла ручку и начала писать, стараясь не делать никаких категоричныхвыводов. Я обращалась к Дневнику сбольшой буквы, на ощупь пытаясь понять,что же он хотел сказать мне, познакомивменя с Елизаветой Макаровной и еёнеобыкновенными кошками. Ну, ведь не налиповую тройку по физкультуре он мненамекал, в самом деле? Я вздохнула истарательно вывела на чистой странице:«Кто такая эта загадочная старушка икуда она уехала? Почему-то мне кажется,что мы обязательно увидимся снова и яразгадаю её тайну. Ведь рыжий котёноксказал мне «До свидания, Викуся!» Значит,он тоже ждёт встречи со мной. Я готовак самым удивительным приключениям инадеюсь на помощь друга. Потому чтонастоящая дружба – это самое интересноеприключение в жизни».

Потом я открыла маминкнижный шкаф и стала перебирать сказки.Я искала истории про кошек, заколдованныхпринцесс и добрых фей, примеряла всёэто к Елизавете Макаровне так и эдак,но ничто ей не подходило. Наверное, этусказку ещё никто не записал. А это значит… Я на мгновение задумалась… Значит,что эту сказку могу написать я сама! Иуж, конечно, она будет исключительноправдива, ведь мне предстоит быть еёочевидцем и даже непосредственнымучастником!

Далее следовалоразработать план, где же мне найти своихновых друзей — и как можно скорее. Ведьим наверняка угрожает опасность. Разони так поспешно уехали – значит, ониот кого-то убегают. А если они от кого-тоубегают – значит, этот кто-то за нимигонится!

Где же мне их искать?Ну, конечно, в кафе, где же ещё? Должныже они подкрепиться и выпить чай! ВедьЕлизавету Макаровну без чашки с чаемпросто невозможно себе представить!

Я позвонила СтёпкеЛожкину, и мы договорились встретитьсяв кафе «Приют путника». Раньше я ни разуне слышала, что у нас в городе есть такоекафе. Но как только открыла справочник,чтобы проверить, сколько кафешек мнепридется обежать в поисках ЕлизаветыМакаровны, то первым оказалось именнозаведение под этим странным названием.Причём оно было написано такими большимибуквами, что они заслонили названиявсех остальных кафе, и я, как ни старалась,больше ни одно прочитать не сумела.Итак, я позвонила Стёпке и продиктовалаему адрес «Приюта путника», он не сталничего переспрашивать, а сразу тудапомчался. Все-таки Стёпка – настоящийдруг.

Когда я вошла в «Приютпутника», Стёпка был уже там. Он сиделс чашкой чая напротив Елизаветы Макаровны,в окружении кошек, причём рядом с каждойкошкой тоже стояла чашка с… я надеялась,что всё-таки с молоком, но ничегоподобного… рядом с каждой кошкой стоялаименно чашка с чаем, и они брали её лапкойи с удовольствием отпивали чай маленькимиглоточками. Интеллигентно так, никтогромко не прихлёбывал, не обжигался ине обливался. И только рыжий котенокпил чай из блюдца, аккуратно держа егодвумя лапками с растопыренными пальчиками.

— Здравствуй, Вика.Присаживайся, — пригласила меня ЕлизаветаМакаровна и налила мне чай в красивуючашку. Чай был очень вкусный!

— Я раньше не знала внашем городе кафе «Приют путника», —
сказала я, внимательно глядя на ЕлизаветуМакаровну. Она казалась очень спокойнойи доброжелательной, как всегда во времянаших чаепитий. Я даже оглянулась впоисках кресла-качалки, как вдругЕлизавета Макаровна качнула мой стултак, что спинка его откинулась назад, ион стал ничем иным, как моим любимымкреслом-качалкой.

— Ты найдёшь его в каждомгороде на пути нашего следования, —
приветливо ответила Елизавета Макаровна. – Потому что надо же нам где-то отдыхатьи набираться сил.

— А куда вы держите путь?– полюбопытствовал Стёпка.

— Что значит — куда? –удивилась Елизавета Макаровна. – Мыего просто держим.

— Что держите? – не понялСтепка.

— Путь, — хором ответиликошки, в то время как Елизавета Макаровнаобиженно поджала губы.

— Извините, мы вынужденывас покинуть, — важно кивнула нам соСтёпкой Елизавета Макаровна. Кошки тутже отставили свои чашки и вышли из-застола.

— Елизавета Макаровна,- заторопилась я, — можно у вас спросить?..

Но Елизавета Макаровнадаже бровью не повела, стояла надменная,как английская королева, смотрела, каккошки выносят из кафе многочисленные саквояжи, сумки и сумочки.

— Елизавета Макаровна,- крикнула я ей вдогонку, когда она ужевзялась за ручку двери, чтобы выйти, — яхочу вам помочь!

— Мы хотим вам помочь!– быстро добавил Стёпка, и я благодарновзглянула на него.

— Я не возражаю, — слегкаобернулась Елизавета Макаровна, —
помогайте.

Когда мы со Стёпкойвыскочили из кафе, их и след простыл.

— Елизавета Макаровнатакая обидчивая, — растерянно сказалая. – Никогда не ожидаешь, на что онаможет обидеться в следующий раз. Онадаже не объяснила, что у них случилось,и как мы можем им помочь.

— Давай рассуждатьлогически, — серьёзно сказал Стёпка. –Что мы про них знаем?

— У Елизаветы Макаровныесть кошки. Их пятнадцать или семнадцать.

— А точнее? – спросилСтёпка.

— Это неизвестно, ихневозможно сосчитать, — пожала я плечами.– Как только я принималась ихпересчитывать, они сразу же начиналибегать с места на место и перепутывались.

— Это первый факт, —
нахмурился Стёпка. – Кошки не хотят,чтобы было известно их точное число.

— Ага, — кивнула я. – Ещёони держат путь.

— И это им так труднодаётся, — подхватил Степка, — что онивынуждены отдыхать в «Приюте путника»и пить чай. Причём его пьют даже кошки.

— Потому что у ЕлизаветыМакаровны особенный чай, — пыталась ярассуждать вместе со Стёпкой, — тызаметил?

— Ещё как заметил, —
вспомнил Стёпка, — у меня столько силищипоявилось, что я могу свернуть горы!

— Или поднять кресло-качалку,- ахнула я.

— Зачем? – удивилсяСтёпка.

— Это я пока не знаю, —
ответила я, — но когда мы впервые увиделиЕлизавету Макаровну, она поднялакресло-качалку и пешком внесла его нашестнадцатый этаж. У нас тогда лифт неработал.

Вечером я сновабеседовала со своим Дневником, вернее,с удовольствием описывала нашу встречус Елизаветой Макаровной в «Приютепутника». И все-таки это была не простозапись, а беседа на равных. Я словночувствовала одобрение Дневника, емувсе нравилось: и моё решение написатьсказку о Королеве кошек (так я называлаЕлизавету Макаровну), и желание помочьей. Но для того, чтобы помочь, нужно еёсначала найти. Она опять исчезла. Можетбыть, Екатерина Алексеевна нам подскажет?Я поставила знак вопроса и отправиласьспать.

На следующий деньна перемене мы со Стёпкой подошли кЕкатерине Алексеевне, чтобы посоветоваться.

— Как вы думаете, гдемогут спрятаться старушка с многочисленнымикошками, если им угрожает опасность? –спросила я учительницу.

— А кошки талантливые?– задумалась она. – Хотя, что я спрашиваю?Конечно, талантливые. Почему бы вам непоискать их в цирке?

Кошки ЕлизаветыМакаровны были, безусловно, самымиталантливыми кошками на свете. Онисовершали под куполом цирка такойнемыслимой высоты и сложности прыжки,что зрители сначала замирали от ужаса,а потом ахали от восторга. Затем кошкипродемонстрировали самую восхитительнуюна свете кошачью выдержку, когда онисворачивались клубочками, а ЕлизаветаМакаровна жонглировала ими, как мячиками,при этом ни одна из кошек не развернуласьи не вытянула лапы для сохраненияравновесия в полёте, настолько онидоверяли своей дрессировщице. Следующимномером была пирамида, когда кошкизапрыгивали на спины друг другу, причёмна спинку самой последней кошке запрыгнулмаленький рыжий котёнок, он храбро стоялна самой высоте и сиял, как солнышко. Ивсе им хлопали, и мы со Стёпкой тожехлопали, подпрыгивая от восторга игордости за наших кошек.

И вдруг какой-тоогромный дяденька стал громко считать:

— И раз, и два, три, четыре…

А зал подхватил:

— Пять, шесть, семь…

Ведь зрители думали,что он считает, сколько кошки такпродержатся, пока пирамида не развалится.А дяденька вдруг сказал:

— Семнадцать… все-такиих семнадцать!

В это время пирамидарассыпалась, и кошки помчались со сценысо всех ног. Но Елизавета Макаровнамужественно вывела их на поклон и самаприсела в низком реверансе. Мы со Стёпкойтут же побежали за кулисы, ведь Стёпкететя разрешала заходить за кулисы, и онвсе здесь знал. Он нашел гримеркуЕлизаветы Макаровны и постучал. Онаоткрыла дверь, быстро затащила насвнутрь и заперлась на ключ.

— Присаживайтесь, —
пригласила она нас за маленький круглыйстолик и налила чай. Кошки тоже пиличай. Мне хотелось выразить своё восхищениеих талантом, но я решила не терять времяи спросила самое главное:

— Чем мы можем вам помочь,Елизавета Макаровна?

— Отвлеките как-нибудьАстрашина Коварного, чтобы мы незаметнопокинули цирк, — попросила она.

— А он очень коварный?-забеспокоилась я.

— Я думаю, вы убедилисьв этом на сегодняшнем представлении.Поторопитесь, пожалуйста. Мои девочкив опасности, — взволнованно сказалаЕлизавета Макаровна.

— Пойдём, — позвал меняСтёпка. Мы тихонечко выскользнули задверь, но не прошли и нескольких шагов,как наткнулись на того самого дяденькус большущим букетом роз.

— Молодые люди, подскажите,пожалуйста, как мне найти гримёрнуюКоролевы кошек? – церемонно попросилон.

— Я видел, как Королевапрошла в буфет, пойдёмте, мы вас проводим,- пригласил Стёпка.

В буфете стояладлинная очередь за клубничным мороженым.Дяденька оглядывался:

— По-моему, Королевыздесь нет.

— Зато есть клубничноемороженое, — лукаво заметил Стёпка.

— И бесконечная очередь,- тоскливо посмотрел на счастливчиков,жующих мороженое, дяденька.

— Это пустяки! У меняздесь тётя билетером работает, —
обрадовался Стёпка. – Вам сколько?

— На все! — не устоялдяденька, протягивая ему кошелёк. Стёпкапринес поднос, заставленный мороженым,и мы устроились за единственным свободнымстоликом.

— Не могу удержаться,когда мне предлагают мороженое, —
разоткровенничался дяденька. – Это моеединственное слабое место. – И вдругон подозрительно оглядел наши довольные,перепачканные мороженым лица. — Забудьтеоб этом, как будто и не слышали.

Мы со Стёпкой дружнокивнули:

— Мы тоже обожаеммороженое. Но вы тоже забудьте, как будтомы этого не говорили. -

Мы втроём уписывалимороженое за обе щёки.

— Давайте наперегонки,кто больше? – предложил вдруг Стёпка,заметив, что Астрашин поглядывает начасы.

— Вы, случайно, не знаете,когда Королева кошек покидает зданиецирка? – поинтересовался он.

— В конце представлениявсе артисты выходят на поклон, поэтомувы можете вручить ей цветы прямо наарене, — посоветовала я. – Это будетторжественно.

— Удивительная артистка!– восхищённо сказал дяденька. – Настоящийталант. Я не пропустил ни одного еёвыступления.

— Вы давно знаетеЕлизавету Макаровну? – спросила я. –Расскажите нам о ней.

— Давно ли я знаю Королеву?– задумался Астрашин, и взгляд егозатуманился воспоминанием. – Я знал еёещё юной красавицей и даже предложилей руку и сердце.

— Она уже тогда выступалас кошками? – спросил Стёпка.

— С кошками? С какимикошками? – нахмурился Астрашин. – Ах,да, с кошками! Пойдёмте в зрительныйзал, иначе я снова опоздаю.

Однако ЕлизаветаМакаровна с кошками не вышли назаключительный поклон, и АстрашинКоварный был так искренне огорчён, чтоя усомнилась в его коварстве.

— Всё моя несчастнаястрасть… к мороженому, — досадовалдяденька, — но поехали, друзья мои! Скореевдогонку!

— Куда же мы поедем? –удивились мы со Стёпкой. – Мы не знаем,где их искать.

— Да не может этого быть!– не поверил нам Астрашин. – Ведь онидержат путь! Разве вы этого не знаете?

— Ну, и что? – переглянулисьмы со Стёпкой.

— А то, что только онизнают, где находится клад…

— Какой клад? – хоромахнули мы со Стёпкой.

— Вы что же, ничего незнаете? – недоверчиво спросил насАстрашин.

— Совсем ничего! – сказалСтёпка.

— Ну, прямо-такиничегошеньки, — добавила я, с любопытствомглядя на Астрашина Коварного.

— Ну, тогда слушайте, —
дяденька вышел вместе с нами из зданияцирка и вдруг попросил. – Давайте ещёпо мороженому?

— Я думаю, ещё одномороженое сегодня будет лишним, —
рассудительно сказал Стёпка. – У Викиуже охрип голос. Но вы рассказывайте.Давайте присядем вот здесь на скамеечке.

— Когда-то давно, когдамы с Королевой были ещё совсем юными,чуть старше вас, — окинул он нас со Стёпкойбеглым взглядом, — я влюбился в неё исделал ей предложение. Однако Королеване собиралась замуж за первого встречного.

— Она не любила вас? –посочувствовала я Астрашину.

— Она никого не любила,- сердито ответил дяденька. – Королевазаявила на целый мир, что выйдет замужтолько за того, кто поможет ей разгадатьтайну Завещанного клада.

— Кому завещанного? –переспросил Стёпка.

— Никому, простоЗавещанного. Он так называется, — продолжилАстрашин. – Тот, кто завладеет этимкладом, будет владеть целым миром. Королева по всему миру собирала покрупицам информацию об этом кладе. Так,например, она узнала, что для того, чтобызавладеть кладом, нужно завести семнадцатькошек и пить три раза в день чай…какого-то редкого сорта… вы, случайно,не знаете, какого?

Мы со Стёпкой переглянулисьи отрицательно покачали головами.

— И каждого, кто поставлялей информацию о кладе, она убивала, —
зловеще закончил Астрашин Коварный.

— А потом она сталаизвестной артисткой, и вы снова влюбилисьв неё, и мечтаете подарить ей букет розв знак того, что всё ей простили? –пыталась я понять логику поступковАстрашина.

— Ну, примерно так, —
устало кивнул он. – И я не успокоюсь,пока не подарю ей этот чёртов букет. Вымне поможете?

— Нам надо подумать, —
рассудительно сказал Степка. – Мы саминайдем вас, когда примем решение.

Стёпка подождал,пока я полоскала горло солёной водой,потом подождал, пока мама нальёт емучай, а мне молоко с мёдом и выйдет изкухни, и спросил:

— Какие факты мы имеемна сегодняшний день?

— Оказывается, это неАстрашин коварный, это коварная ЕлизаветаМакаровна! – выпалила я то, что не даваломне покоя.

— Это не факт, — серьёзноответил Стёпка. – Факт, что ты завтрабудешь лечить горло, а я буду искатьЕлизавету Макаровну с девочками.

— С какими девочками? –удивилась я. – И, кстати, я уже совершенноздорова!

— Помнишь, ЕлизаветаМакаровна сказала, что её девочкамугрожает опасность? – спросил Стёпка.– Значит, у неё есть какие-то девочки.Если до завтра ты выздоровеешь, встретимсяв школе. А после уроков вместе отправимсяна поиски.

«Мой дорогой Дневник,мне обязательно нужно выздороветь кутру, потому что сказка не может ждать,- записывала я перед сном. — Королевакошек в опасности! И снова исчезла.Загадка так и не разрешилась. АстрашинКоварный сильно давил на жалость и этимвызвал недоверие к себе. Но его верностьюношеской любви подкупает. Ему непременнохочется подарить букет Королеве. А мнеещё никто никогда не дарил цветы… Ноэто к сказке не имеет отношения… Завтрамы снова будем искать Королеву кошек,вот только где? Обязательно спрошусовета у Екатерины Алексеевны, потомучто она очень умная и у неё хорошо развитылогика и интуиция. Наверное, взрослыедля того и существуют, чтобы даватьсоветы».

Я поставила точку иподумала, что когда пишешь, приходят вголову удивительно верные мысли, которыеникогда не придут, пока не возьмешьручку и не начнешь писать. Дневник даётвозможность думать, размышлять. Чувства,если они тебя переполняли, выплеснувшисьна бумагу, успокаиваются, и мыслиперестают бегать по кругу, выстраиваютсяв стройную цепочку. Понятно, почему всевеликие люди вели дневники.

— Екатерина Алексеевна,где можно найти знаменитую цирковуюартистку, если её нет в цирке? – спросилая учительницу.

— А что ещё она любит,кроме цирка? – поинтересовалась ЕкатеринаАлексеевна.

— Мы так мало о ней знаем,- развела я руками.

— Но чай она любит! Этофакт! – ответил Стёпка.

— Тогда поищите её наВыставке удивительных сортов чая, —
посоветовала учительница и улыбнуласьмне. – А ты повзрослела, Вика.

— А я? – забеспокоилсяСтёпка.

— И ты тоже, — кивнулаему Екатерина Алексеевна. – Взрослениюочень способствует чувство ответственности.

И мы со Стёпкойстепенно, как ходят взрослые, отправилисьна Выставку удивительных сортов чая,где сразу же увидели Елизавету Макаровнус кошками. Вся честная компания шнырялапо выставке, открывала подряд все банкис чаем и совала туда свои любопытныеносы. Никто из них не обращал вниманияна окрики торговцев, что «кошкам нельзя!» Наконец, рыжий котёнок открыл огромнуюи очень красивую банку с чаем и громкопромурлыкал:

— Нашёл!

— Берём! – схватилабанку старушка, и вся компания ринуласьк выходу. Они даже не заплатили за чай,так торопились. Королева кошек со своимипитомцами выскочила через боковой входвыставочного зала, а в центральныйвбежал Астрашин Коварный с розами.

Он увидел нас и подскочил,размахивая букетом:

— Вы видели, какой чайона взяла?

— Не обратили внимания,- ответила я и кивнула на цветы, — а розыу вас заметно увяли.

— Зато шипы свежие, —
разозлился Астрашин и побежал к продавцам,надеясь у них узнать заветный сорт чая.Но среди торговцев царил страшныйпереполох. Они спешно убирали товар сприлавков, и скоро выставка закрылась.

Вечером я записывалав дневник Стёпкины рассуждения, пытаясьпри этом ещё раз критически их осмыслить,чтобы, наконец, докопаться до сути. Яписала: «Итак, мы не продвинулись ни нашаг в своих поисках. Елизавета Макаровна,похоже, не очень-то нуждается в нашейпомощи, раз до сих пор не удосужиласьобъяснить нам, какая беда у неёприключилась. И где её девочки, которымугрожает опасность?

Что мы имеем: ЕлизаветаМакаровна и её кошки, безусловно, оченьталантливы и выступают с редким номеромв цирке. Они тщательно скрывали число,обозначающее точное количество кошек,работающих в номере. Однако на представленииАстрашин Коварный все-таки сумел ихсосчитать, и теперь Елизавета Макаровнаи кошки стали бояться его ещё больше.Далее, бабушка с кошками пьют всегдакакой-то таинственный чай, сорт котороготак стремится узнать Астрашин Коварный,и после чаепития у них прибавляютсясилы. Вот, собственно, и все факты,которыми мы располагаем. АстрашинКоварный ищет Елизавету Макаровну,чтобы вручить ей букет роз. Возможно,букет – это просто прикрытие. И вся еголегенда, вероятно, полная ложь. Веритьему уж точно нельзя, нисколько он непохож ни на влюблённого, ни на поклонникавеликой артистки. Елизавета Макаровна,где вы, отзовитесь?»

На следующий день,выйдя по окончании уроков из школы, мысо Стёпкой встретили Елизавету Макаровнув прилежащем сквере.

— Вы не боитесь, чтоиз-за ближайшего дерева выйдет АстрашинКоварный и кинется к вам с букетом роз?– поинтересовались мы у старушки, мирноиграющей с рыжим котёнком конфетнымфантиком, привязанным к нитке.

— Я как раз жду его.Сегодня у нас решающая битва, — кивнулаЕлизавета Макаровна. – Вы с нами?

— Елизавета Макаровна,почему Астрашин Коварный гоняется завами? Расскажите, – попросили мы.

— Это старая история,почти такая же старая, как мы с ним, —
усмехнулась бабушка. – Когда-то оченьдавно Астрашин Коварный посватался комне.

— Он любил вас, но вы емуотказали, — кивнула я. – Вы не любилиего?

— Ну, еще бы я ему неотказала, — нахмурилась ЕлизаветаМакаровна. – Нисколько он не любил меня,а только мечтал завладеть приданым,завещанным мне отцом. Я вышла замуж заюношу, которого любила всем сердцем. Мыбыли очень счастливы, и у нас родилосьдвадцать дочерей. Но Астрашин убил моегомужа и трёх старших девочек, когда мыгуляли в парке. А остальных моих дочекзлодей превратил в кошек. Он напалнеожиданно со сворой своих головорезов,а муж был безоружен, а девочки тогдабыли совсем крохами.

— Ваш отец завещал вамочень богатое приданое? – спросила я.– Такое богатое, что Астрашин совершилтакое гнусное злодейство и до сих порохотится за вами?

— Кто получит моеприданое, тому будет подвластен весьмир, — горько усмехнулась старушка.

— Целый мир! – воскликнулСтёпка. – А вы не можете справиться содним Астрашином!

— Ну, почему же, не могу?– улыбнулась Елизавета Макаровна. – Яуспешно борюсь с ним на протяжении всейжизни.

— А почему он такинтересовался, какой сорт чая вы любите?– спросила я. Мне хотелось до решающейбитвы получить ответы на все вопросы,которые мы со Стёпкой пытались разгадать.

— Ну, еще бы ему неинтересоваться, — презрительно усмехнуласьбабушка. – Ведь Астрашин не имеет вкусак жизни. У каждого интеллигентногочеловека имеется любимый сорт чая,который он пьёт с удовольствием вприятной компании, и это всегда прибавляетему силы. И только у Астрашина ничегонет: ни приятной компании, ни любимогосорта чая.

— А почему вы такстарательно скрывали, сколько у васкошек… то есть дочерей? – смущённоспросил Стёпка.

— Чтобы Астрашин неподслушал, – сурово сжала губы ЕлизаветаМакаровна. – Этот трус узнал бы, сколькоу меня девочек, а мои дочки, знаете ли,очень хорошие бойцы. И он бы взял с собойвойско, вдвое превышающее по численностимоих девочек. Потому что если бы их былопоровну, мои девочки в два счета управилисьбы с его головорезами.

Есть у вас еще вопросы?А то я слышу, что Астрашин Коварный ужерядом. Готовимся к бою!

В ту же секунду дочериЕлизаветы Макаровны выстроились вокругсвоей матери, воинственно выгнули спиныи издали боевой клич кошек. Стёпка тожевскочил и выставил кулаки на уровнелица. Астрашин Коварный появился всопровождении полчища серых крыс, каждаяиз которых по размеру превышала кошекраза в два или три. Стёпка бился накулаках с самим Астрашином, кошки срычанием разрывали на куски крыс, а ясхватила палку и отгоняла крыс отЕлизаветы Макаровны, которая залезлана скамейку и кричала так, как будто еёрежут. Очень скоро все закончилось,вокруг нашей скамейки уже не осталосьни одной живой крысы, и ЕлизаветаМакаровна, наконец, закрыла рот. Онанапряжённо смотрела, как Стёпка продолжаетдубасить Астрашина Коварного. Но вдругАстрашин извернулся и повалил Стёпкуна землю. В этом момент ЕлизаветаМакаровна сильно побледнела и выхватилау меня из рук палку, подбежала сзади кАстрашину и изо всей силы ударила егопалкой по голове. Астрашин Коварныйупал на землю, зашипел, как масло насковородке, и вдруг стал таять. Черезминуту от него и его поверженного войскане осталось и следа.

Потрясённаяпроизошедшим, я смотрела на Стёпку,который поднимался с земли, потираяушибленные кулаки. Вокруг него стояливзрослые красивые девушки и обнималиего, и пожимали ему руки. Одна из нихбыла заметно младше других, рыженькая,как солнышко, она отошла от Стёпки иулыбнулась мне:

— Ты очень смелая, Викуся.Ты так хорошо защищала маму, без тебяона наверняка умерла бы от страха.

Я с удовольствием пожалаеё маленькую ладошку и стала оглядыватьсяв поисках Елизаветы Макаровны. Необыкновенной красоты женщина пригласиланас:

— Давайте заглянем внаш любимый «Приют путника», пора намподкрепиться чайком, как вы считаете?

Мы расселись вокругЕлизаветы Макаровны, а это, конечно,была она, только выглядела моложе.Наверное, и её тоже заколдовал когда-тоАстрашин Коварный, превратил в старушку, а теперь чары рассеялись. Женщинаразлила чай и улыбнулась.

— Я хочу подарить тебезавещанное мне отцом наследство, Вика,- внимательно посмотрела мне прямо вглаза Елизавета Макаровна.

— Наследство? – удивиласья. – Но почему мне?

— Потому что наследствомнужно распоряжаться мудро, — серьезноответила женщина. – У тебя получиласьзамечательная сказка, и ты нам оченьпомогла.

— А вы, правда, королева?– не удержался Стёпка, восхищенно глядяна красавицу.

— Ну, конечно, королева,- серьезно кивнула ему ЕлизаветаМакаровна и снова посмотрела на меня.– И я хочу наградить тебя, девочка,по-королевски. Я завещаю тебе настоящийклад, не сомневайся в этом. Это Слово.

— Какое слово? Волшебное?– я ждала, я смотрела на ЕлизаветуМакаровну во все глаза, пытаясь понять,осмыслить и ничего не упустить из того,что скажет мне эта удивительная женщина.

— Надеюсь. Слушай изапоминай, — Елизавета Макаровна говориланегромко, голос её звучал тепло и нежно,и проникал куда-то глубоко внутрь меня.- Слово – это главное, что может бытьдано человеку. С его помощью можнозавоевать души миллионов людей. ЕслиСловом будет владеть злой человек,значит, он будет создавать злой мирвокруг себя. А добрый человек вложитдоброе Слово в сердца всех, кто услышитего. Ты добрая и отзывчивая, Вика, и яверю, что ты сумеешь разбудить сердцамногих и многих людей. Бери и владей. —
Волшебница (а я уже нисколько несомневалась, что это самая настоящаядобрая волшебница) сложила ладошкивместе, дунула на них и протянула мнеобе руки.

«Мне интересно стобой, Дневник, — записывала я, как всегда,перед сном. – Сказка о Королеве кошекзакончилась, и мне немного грустно сней расставаться. Но если ты будешь сомной, то завтра начнется новая сказка,как полагаешь? Будет ещё одна правдиваясказка, потому что мы со Стёпкой станемеё очевидцами и даже непосредственнымиучастниками. Завтра настанет новыйдень, и я непременно замечу в нём что-тонеобыкновенное, и даже если к вечерузабуду, в беседе с тобой обязательновспомню. Ведь я теперь владею Словом,завещанным мне Королевой, и впереди уменя много удивительных сказок!»

2

ЖУЛЬКА

После уроков ЕкатеринаАлексеевна сказала нам:

— Завтра День защитыдетей. Мы встретим с вами этот замечательныйпраздник в парке аттракционов.

Я шла домой и думала,какое странное название у праздника:если детей надо от чего-то или от кого-тозащищать, то чего же там праздновать?Вот если бы нас уже насовсем защитили,тогда это был бы самый настоящий праздники назывался бы он, например, Деньзащищённых детей. Однако, несмотря насвои сомнения, я решила не отрыватьсяот коллектива и на следующий день пришлав парк.

Сначала мы заглянулив кафе-мороженое. Мы расположились внём большой компанией, сдвинули тристолика, чтобы сидеть всем вместе. Явзяла себе эскимо, а Стёпка — «Театральное».Я спросила Стёпку:

— Это потому, что тытеатр любишь?

— Не, не поэтому. Яклубнику люблю, оно с клубничным джемом,- подробно объяснил мне Стёпка. Каждыйвыбирал себе мороженое по вкусу. Надяпредпочитала пломбир, Маша и Ваня купилимороженое со своими именами «Маня» и«Ваня», съели по полстаканчика ипоменялись, Маша доедала «Ваню», а Ваня — «Маню». Света Плотникова отказаласьот мороженого, она занималась в балетнойшколе и заявила, что балеринам сладкоенельзя. Гришка Красников выбрал самоебольшое мороженое, чтобы дольше есть.Однако он съел быстрей всех и хотелвзять ещё одну порцию, но ЕкатеринаАлексеевна не разрешила. Она купила длявсех большую бутылку лимонада и разлиланам в пластиковые стаканчики. Гришкаподнял свой стаканчик и сказал:

— За День защиты детей!

Но Света Плотниковапоправила его:

— За каникулы. У нассегодня первый день каникул. Свобода!

А Екатерина Алексеевнаспросила нас:

— Как вы собираетесьпровести каникулы?

У всех были планы налето. Стёпка уезжал в лагерь, Ваня –тоже в лагерь, причём в спортивный, онзанимался велоспортом. Кто-то ехал сродителями на море, кто-то в деревню кбабушке, Саша собирался с отцом вгеологическую экспедицию. Никому нехотелось оставаться летом в городе.Екатерина Алексеевна сказала нам:

— Молодцы! Как чудесно,что вы все разъедетесь, соскучитесьдруг по другу, по городу и по школе. А 1сентября мы снова соберёмся вместе,расскажем, как провели лето и даженапишем сочинение. И оформим стенгазету,поэтому не забывайте фотографироватьвсе самое интересное. Трудитесь, ведьсамый лучший отдых – это сменадеятельности. Читайте. Ведите дневники.Если кто-то забросил – начните снова. Каждый ваш день важен, помните об этом.А сейчас – на аттракционы!

И мы побежали нааттракционы! На автодроме мы со Стёпкойвсе время врезались друг в друга, ну иво всех остальных, конечно, тоже, но другв друга чаще. В Екатерину Алексеевнуникто не врезался, она ездила тихонечковдоль борта с вытаращенными от страхаглазами. А в «Лабиринте ужаса» она ссамого начала взяла нас со Стёпкой заруки и не выпускала ещё некоторое время,когда мы оттуда вышли. Если бы она таксильно не боялась, то я бы, наверное,тоже испугалась, а так мне было толькочуточку страшно, а больше смешно оттого,что учительница всё время тоненьковзвизгивала, когда из слабо освещённоголампочкой полумрака к нам тянуло рукикакое-нибудь привидение или скелет. Вообще, конечно, все орали, но ЕкатеринаАлексеевна смешнее всех – мне прямо вухо. Но мы всё-таки благополучно вынырнулина свет в своём вагончике и вывели своюклассную руководительницу на воздух.Теперь уже Стёпка побежал покупать ейлимонад, Екатерина Алексеевна выпилаи просительно посмотрела на нас:

— Может, по домам?

— Ну, Екатерина Алексеевна,мы же только начали! Ну, какой же этоДень защиты детей! Так быстро по домам!– запротестовали мы в ответ.

— Ну, ладно, — мужественносогласилась Екатерина Алексеевна. — Только я больше ни ногой. В смысле, я васбуду на берегу ждать… среди зрителей.

В общем, праздникудался, я даже немножечко устала. АЕкатерину Алексеевну мы уговорили ещёсходить с нами в комнату смеха, а на всехостальных аттракционах она толькомахала нам рукой, когда мы пролеталимимо неё, и фотографировала. В комнатесмеха мы тоже фоткались во всех зеркалах.Наверное, смешные будут фотографии внашей стенгазете осенью. А ещё былосмешно, что Екатерина Алексеевна всегобоится, как маленькая. И я назвала этотпраздник День защиты Екатерины Алексеевны. Но ребятам не стала говорить, дажеСтепке, чтобы никто над учительницейне смеялся. Она у нас замечательная, имы с удовольствием её защитим от какихугодно привидений.

А утром я сталасобираться к бабушке в деревню. Мыдоговорились, что мама посадит меня напоезд и поручит проводнице, чтобы меняникто не обидел и чтобы я не проехаласвою станцию, а бабушка меня встретитуже в Гаврюшино. Это настоящее приключение– ехать в поезде одной, без мамы и вообщебезо всякого сопровождения. Проводницаведь не будет за мной все времяприсматривать, у нее же еще работа есть.То есть я не собиралась, конечно,хулиганить или сходить не на своейстанции, просто мне было интереснопутешествовать самостоятельно.

Когда провожающихпопросили покинуть вагоны, мама вышлаи подбежала к окну, и стала тревожно наменя смотреть, как будто я уезжала отнеё на десять или на двадцать лет. Хотя,на самом деле, она собиралась приехатьк бабушке через месяц и провести с намисвой отпуск, а потом вместе со мнойвернуться домой. Мне стало грустновидеть жалобное мамино лицо и, чтобы нерасплакаться в ответ, я прижалась кстеклу носом, чтобы он расплющился имаме стало смешно. Мама улыбнулась мне,и я обрадовалась, что у меня так быстрополучилось развеселить маму. Чтобы онаснова не раскисла, я начала корчить ейвсякие рожи, оттягивала уши, вытаращивалаглаза, а нос от стекла не отрывала,расплющивала всё сильнее. Мама грозиламне пальцем, а сама смеялась. Наконец,поезд тронулся, мама энергично замахаламне рукой, а потом пробежала несколькошагов за поездом и остановилась. Япостояла ещё некоторое время у окна,пока мама не осталась где-то далеко, апотом вошла в своё пустое купе, села застолик и подумала: интересно, какие уменя будут попутчики?

Затем достала изсумки свой дневник. Я его, естественно,взяла с собой. Во-первых, ЕкатеринаАлексеевна напомнила, а во-вторых, я ине переставала делать в нём записи.Потому что мне было очень интереснорассказывать Дневнику про Королевукошек, я уверовала в его могучую силу ис редкими перерывами вела весь учебныйгод. Со времени моего недолгого знакомствас Елизаветой Макаровной ничего выдающегосяне произошло, однако я все равно писала.

— Ни дня без строчки! –повторяла я вслед за великими. Количествообязательно перейдет в качество, несомневалась я. Даже и без сказки,школьные будни, дорога домой, мама –всё было важно для Дневника. И потом,Стёпка… Кому, кроме Дневника, я моглао нём рассказать? Спасение Королевыкошек с девочками сдружило нас, и мыпочти не расставались. ЕкатеринаАлексеевна пересаживала иногда ребятв классе, но нас со Стёпкой – никогда. На день рождения Стёпка подарил мнекотёнка, и мы договорились, что когдамама уедет за мной в деревню, он заберёт Мурзика к себе. Он как раз вернётся излагеря.

— Интересно, как тамМурзик… и Стёпка… — задумалась я. – Амама, наверное, уже пришла домой и пьётчай. Елизавета Макаровна говорила, чтокогда становится грустно или какие-тосложности, нужно выпить чашечку хорошегочая в приятной компании. А для приятнойкомпании у мамы Мурзик. Он создаёт вдоме уют, говорит мама. Надеюсь, что мамес Мурзиком не так одиноко… Онаобрадовалась, когда Стёпка подарил мнеМурзика, хотя раньше, до знакомства сЕлизаветой Макаровной, не хотела заводитькотёнка.

Я полистала Дневники отложила в сторону. Что-то очень важноея не договаривала даже Дневнику, немогла решиться…

Мне вдруг сталоскучно, и я пошла к проводнице, котороймама меня поручила. Проводницу звалиАнгелина Андреевна, и она пила в своемкупе чай в приятной компании, то есть сдругой проводницей.

— Чего невесёлая? –улыбнулась мне Ангелина Андреевна. –Попей с нами чайку.

— А в моем купе никого,- доложила я, принимая у неё из рук стаканчая в красивом подстаканнике.

— А тебе компания нужна?-удивилась другая проводница. – Обычномолодёжь заходит и утыкается в планшетыи телефоны. Наушники в уши – и сидят,никого им не надо. Ни пейзажем за окном,ни теплой беседой не интересуются.

— Я интересуюсь, —
возразила я проводнице. – Мне интереснасама жизнь, реальная, а не виртуальноеобщение или игры там всякие. Мне вот,например, интересно, как вас зовут?

— Светлана Максимовна,- улыбнулась польщённо проводница. – Атебя как?

— А меня Вика, — представиласья. — Я окончила пять классов. Вчера мыотмечали в парке День защиты детей, асейчас я еду в гости к бабушке.

— Серьёзный пассажир,- одобрила меня Ангелина Андреевна. –Главное, чтобы она свою станцию непроспала. В Гаврюшино мы в три утраприезжаем, самый сон. Надо подстраховатьВику.

Так я попила чай вприятной компании с проводницами, потомпомогла Ангелине Андреевне раздатьпостельное белье пассажирам и отправиласьв своё купе. Тем более, что у меня появилисьпопутчики. Тётя Маша с Витенькой расположились в купе основательно, какбудто они собирались ехать, по крайнеймере, месяц. Одной нижней полки им нехватило, и тётя Маша поставила своисумки и сумочки ещё и на верхней, а настолике на красивых салфеточках разложиларазные вкусности и пригласила меня:

— Угощайся, Вика.

— Я сейчас принесу вам очень вкусный чай, — обрадовалась я. —
У меня тут знакомая проводница, дажедве знакомые проводницы.

— У нас тоже очень вкусныйчай в термосе, — улыбнулась тётя Маша.

И налила мне чай вкрасивую чашку. Путешествие удалось,думала я. Я уже второй раз за вечер пьючай в приятной компании. За чаем ярассказала тёте Маше, что еду на каникулыв деревню к бабушке, а она рассказала,что они с Витенькой едут к папе, наоборот,от бабушки. Витенька ничего не рассказывал,он возил по столу машинку, потом складывалкубики, а мама в это время кормила еготворожком. Потом она вытерла Витенькесалфеткой всю перепачканную творогомрожицу, ручки, сунула ему яблоко и,наконец, налила себе чай в чашку изодного сервиза с моей. Налила мне ещёчаю и улыбнулась:

— Пей, не торопись. Чайвпопыхах не пьют.

— Я знаю, — сноваобрадовалась я и рассказала тёте Машепро Королеву кошек. Вообще-то, тётя Машабыла совсем молодая, а никакая не тётя.Просто у неё был маленький Витенька иона представилась тётей Машей, поэтомуя так её называю. Витенька ел яблоко итоже заинтересованно меня слушал, какбудто что-то понимал. А может быть, ипонимал, и даже поддакивал на своемдетском языке.

— Вот какую хорошуюсказку рассказала нам Вика, — ласковосказала тётя Маша Витеньке, укладываяего спать. Я тоже залезла на свою верхнююполку и долго смотрела в окно под уютноебормотание тёти Маши и Витеньки. Поездехал долго-долго, покачивал Витеньку,как в колыбели, а за окном мелькали огни,и было хорошо и совсем не страшно.

В Гаврюшино менявстретила баба Аня. Когда я выходила изкупе, тетя Маша и Витенька спали. Нокогда на перроне мы обнялись с бабушкой,и я оглянулась на своё окошко в поезде,то увидела в нём тетю Машу. Она помахаламне на прощание рукой, и я ей тоже. ИАнгелине Андреевне, и Светлане Максимовне. И мы ещё постояли с бабушкой, глядявслед уходящему поезду. Потом мы пошлидомой, и прямо перед нами вставалосолнце. Оно поднималось медленно-медленно,и я даже остановилась, чтобы не мешатьему. И бабушка остановилась, и мы замерли,потрясённые. Я видела однажды потелевизору какую-то хронику, как фигуристыисполнили «Калинку», а потом стояли напочётном месте олимпийских чемпионови слушали старый гимн, и по лицу у нихтекли слёзы. И весь зал тоже поднялся ислушал. И у всех были такие просветлённыелица. И громко звучал гимн, а казалось,что на стадионе очень тихо. Такаяторжественная тишина. И сейчас былаторжественная тишина. Поднималосьсолнце. Почему-то подумалось: родина,хотя я родилась совсем не здесь, а удругой моей бабушки Нади. И я тоже чутьне заплакала. А дома бабушка напоиламеня молоком и уложила спать, и я спалапочти до обеда.

Проснулась я оттого,что моей ладони коснулось что-то мягкое.Я открыла глаза и увидела козлёнка,который с любопытством рассматривалменя и бодал в руку, будил, наверное.

— Привет, — улыбнуласья ему. – Как тебя зовут? И почему ты вкомнате? Баба Аня ругаться, наверное,будет?

В это время вошла бабушкас прутом, и козлёнок, не дожидаясь, когдаему попадет, убежал из дома во двор.

— Беда мне с Жулькой, —
пожаловалась бабушка. – Научиласьоткрывать дверь, плутовка. Все-то ейвезде надо, все-то любопытно, везде онасвой нос суёт.

— Это девочка, — обрадоваласья. – Будет мне подружка.

Когда я вышла издома, Жулька ждала меня у крыльца и ужене отходила ни на шаг. Она ходила за мнойпо всему двору, лазила по лестнице начердак и даже побежала за мной на улицук подружкам. Бабушка не возражала:

— Пусть будет подприсмотром, — сказала она о козлёнке,как о малом ребенке. – Только не потеряйеё нигде.

— Это не коза, — смеялисьподружки. – Это собака какая-то.

— Принеси, — кинула япалку, и Жулька помчалась со всех ног ивернулась ко мне с палкой. – Танцуй, —
велела я Жульке, и та встала на задниеножки и закружилась вокруг себя.

— Да она цирковая! –восхитились девочки.

А я вечером записывалав Дневнике: «Девочки думают, что Жулькацирковая. Она и вправду талантливая, нехуже, чем кошки Елизаветы Макаровны. Ноцирка в Гаврюшино нет. А Жулька есть. Аещё у бабушки есть поросята и корова, ицыплята, и кошка. Но я так была увлеченаЖулькой, что даже поздоровалась с нимивпопыхах».

Я задумалась, что быеще написать о Жульке. Но в это времякто-то тихонько ткнулся мне в колени. Япосмотрела вниз и улыбнулась. Жулька.Она была беленькой и очень хорошенькой, с крошечными рожками.

— Ты ведь уже должнаспать, Жулька, — покачала я головой. –Ну, ладно, пойдём, я тебя провожу.

Однако Жулька ещёпосидела со мной на лавочке у калитки.К бабушке на скамейку приходили подружкиСемёновна, Федоровна и Кузьминична. Мнебыло всё смешно: и то, что у бабушкиподружки, совсем как у меня, и то, чтоони называли друг друга только поотчеству. Бабушку они тоже называлиТимофевна, вместо Анна Тимофеевна. Тогдакак папина бабушка своих подруг называладевочками и только по имени. Наверное,потому что жила в городе. Там другойменталитет. Друг к другу же мои бабушкиобращались строго по имени и отчествуи как будто немножко стеснялись. А когдапапа с мамой разошлись, совсем пересталиобщаться.

— Не сложилось, — объясниламне мама причину развода. Меня объяснениене устраивало, но мама была такаягрустная, поникшая и какая-то беспомощная,что я не стала ни о чём её расспрашивать.Папа не звонил нам целый год, и баба Надятоже не звонила, во всяком случае, яничего об этом не знала. Мама молчала,я тоже. Но это не значит, что я об этомне думала. Хотя однажды я услышала, какмама шёпотом разговаривала с кем-то потелефону:

— Вика замечательно всёвосприняла, даже оптимистично. Да, онаперенесла наш с Шурой развод гораздолучше меня. Да, весёлая. Ещё и менявеселит. Умоляю тебя, не спрашивай еёни о чем, не травмируй ребенка.

Получается, что с кем-то,скорее всего, с бабой Аней, мама обсуждаларазвод с папой и даже то, как я егоперенесла, а со мной нет. Я и, в самомделе, молчала, маму ни о чем не спрашивала.И даже своему Дневнику не задаваланикаких вопросов. Наверное, потому чтоя не знала, как их сформулировать. Акогда думала о папе, мысли были бессвязнымии обрывочными. Это было моё горе, я с нимне справлялась, потому что не знала егов лицо. Просто они исчезли из моей жизни– папа и бабушка Надя. Без объяснений. И только сейчас, приехав к бабе Ане, япочувствовала, как мысли о папенаваливаются на меня с новой силой. Дажеи не мысли, а тоска о нём. Может быть,потому, что мамы сейчас рядом нет. Онаосталась дома, с Мурзиком. Я почему-тоснова вспомнила День защиты детей впарке аттракционов и напуганную ЕкатеринуАлексеевну. Смешные они, эти взрослые,придумали День защиты детей, а самивсего боятся. И аттракционов, и поговоритьс нами не могут всерьёз. Просто исчезаютили молчат.

Я думала о папе, сидяна скамейке рядом с бабушкой и еёподружками, а у моих ног сидела вернаяЖулька. Жалко, что она не умеет говорить.Она настоящий друг, как Стёпка. Правда,со Стёпкой я тоже никогда не говорилао папе. А с Жулькой ужас как хотелосьпоговорить. Вот уйду с ней завтра гулятькуда-нибудь далеко и всё ей расскажу.Она поймёт, а может быть, даже и ответит.Я почему-то ждала от Жульки чего-тонеобыкновенного, во всяком случае, онабыла самым удивительным козлёнком насвете, это уж точно.

Я отвела Жульку всарайчик и вернулась домой. Постояла уокна. За окном была ночь, и яблони в садуказались призрачными великанами. Нострашно не было. Мне всё в Гаврюшинобыло знакомо. Рядом с домом бабы Анистоял дом Фёдоровны, дальше Семёновныи Кузьминичны. И, вообще, всю улицу,вернее, все две улицы деревни Гаврюшиноя исходила вдоль и поперёк. Сразу задеревней стоял лес, и его я тоже хорошознала, не весь, конечно, но мы с девчонкамиходили туда и за земляникой, и за грибами.Лес был сосновый, светлый и приветливый,в ясную погоду весь пронизан солнышком,и, казалось, он не таил никакой опасности.Поэтому я успокоилась, глядя в окно народное Гаврюшино, и приняла решение.

Я открыла Дневники написала: « Год назад от нас с мамойушёл папа. Ничего не сказал и ни разу непозвонил мне после ухода. Не знаю, какмаме, а мне не позвонил. Мама мне тоженичего не объяснила. Она вообще со мнойна эту тему не разговаривает, и я тожееё ни о чем не спрашиваю. Я даже сама ссобой боялась говорить о папе. Думалао нём почти постоянно, вернее, помнила.А думала нечаянно, не нарочно. Потомучто думать о том, что папа бросил меня– страшно. И сегодня я впервые разговариваюо папе с тобой, Дневник. Мне очень хочетсянайти его. Я не хочу просто позвонитьему и поговорить по телефону. Через годпосле расставания – мы не сможемразговаривать по телефону. Я хочу увидетьпапу. Спросить, может быть, у него что-тослучилось и я могу помочь ему. Или, можетбыть, он очень хочет быть с нами, простоу них с мамой произошло какое-тонедоразумение, а они никак не решатсяобсудить его. Взрослые странные, честноеслово. Они совсем не умеют разговаривать.Я пока не знаю, как мне найти папу. Нужнопридумать. Может быть, мы с бабушкойАней приедем к нему в гости. Или даже яодна могу, если, например, бабушка поручитменя снова Ангелине Андреевне и отправитна поезде к папе и бабушке Наде. БабушкаНадя умеет играть на фортепьянозамечательную музыку, от которой хочетсяплакать. Я попрошу её сыграть нам спапой, и когда под эту удивительнуюбабушкину музыку мы, наконец, заплачем,я спрошу у папы:

— Чем тебе помочь? Я такпо тебе соскучилась, папа. Я всё, чтохочешь, для тебя сделаю, только бы тыснова был с нами».

Я поставила точку изадумалась. Я не знала, что ещё я могусейчас сказать своему Дневнику, какиевопросы ему задать. После годовогомолчания этого хватит на первый раз.Нужно перевести дух, а потом можно будетпродолжить. И я закрыла Дневник, потушиланастольную лампу и легла спать. Я слышала,как на улице бабушка попрощалась сосвоими подружками и вошла в дом. Онатихонько разделась, не включая свет,потом долго укладывалась, поскрипываякроватью, вздыхала. Наверное, думает,вот приехала ко мне внучка, сиротинушка.А в городе осталась дочка, тоже сиротинушка.Но вслух она таких слов мне не говорила,вообще про папу не вспоминала, ходилавокруг меня с несчастным, как у мамы,лицом, и молчала. Все молчат, как будтоничего не изменилось. Всё у всех хорошо.И я тоже поддерживала эту игру, дажепереигрывала, изо всех сил веселиламаму, целый год хохотала и корчиласмешные рожи, чтобы мама улыбалась. Имама верила, улыбалась. Мы все делаливид, что всё хорошо.

Я не заметила, какуснула под бабушкины вздохи. А срединочи вдруг проснулась оттого, что кто-тостягивал с меня одеяло. Я открыла глаза.Что-то смутно белело в темноте.

— Жулька, ты опять неспишь, — ласково прошептала я. – Смешнойребенок. Пойдём, я отведу тебя в сарай.

Я надела шорты и футболкуи отправилась за Жулькой, а ей толькоэтого и надо было. Она быстро шла впередименя и даже нетерпеливо оглядывалась,чтобы я не отставала. Вот только шлаона совсем не к сараю, а на задний двор,за которым стеной стоял лес. Вот уйдёти заблудится, сердито думала я. Мысль отом, что я тоже могу заблудиться в ночномлесу, почему-то не пришла мне в голову.Я старалась поймать Жульку, однако онауворачивалась, отбегала вперёд иоглядывалась, словно приглашая идти заней. Я торопилась, боясь упустить её извиду и потерять. Через некоторое времяночь вдруг стала светлой. Это не былрассвет, просто темнота перестала бытьгустой. Теперь я чётко видела Жульку,она перебирала ножками с маленькимикопытцами по тропинке. И вдруг я заметила,что тропинка эта вымощена камнями.Никогда ещё в Гаврюшино не было каменныхмостовых, куда же нас с Жулькой занесло?

Я с удивлением идаже некоторым страхом оглядывалась.Гаврюшино не было. Прямо передо мнойстоял замок, серый и мрачный. Передзамком – огромная площадь, по которойездили экипажи, прогуливались барышни с зонтиками от солнца под ручку скавалерами. Жулька вдруг обернулась комне и сказала:

— Ни с кем не разговаривай.

Сказать, что я удивилась– это ничего не сказать. Я просто потеряладар речи. Я так долго ждала сказку, ясразу поняла, что Жулька – не обычнаякозочка, я твердо верила, что Жулька –мой самый настоящий друг, и мне оченьхотелось поговорить с ней о папе, янадеялась на её помощь. И вот, наконец,она пришла ко мне и заговорила… А явстала посреди этой призрачной площадисо странными барышнями под зонтикамиот солнца, хотя никакого солнца не былои в помине, как вкопанная, и уставиласьна Жульку, открыв рот. Тогда Жулькаподошла ко мне совсем близко и повторила:

— Вика, закрой рот. Быстроиди за мной, не привлекай внимание. Намнужно перейти площадь незамеченными ивойти в замок.

В это время рядом сомной остановилась карета, оттудавыглянула Дама с непомерно длиннымносом и сказала противным голосом:

— В такую страшную жарунегоже прогуливаться без зонтика отсолнца. Садитесь в карету, барышня, ненарушайте общий благопристойный вид.

— А у меня нет зонтикаот солнца, да и солнца никакого нет, —
ответила я Даме.

— Есть правило –прогуливаться по площади под зонтом отсолнца. Раз есть зонтик от солнца — значит, и солнце тоже есть, — проскрипелаДама и протянула руку с ярко-красными,как капли крови, ногтями, чтобы втащитьменя к себе в карету. Я заворожённосмотрела на руку и инстинктивно пятиласьназад. А рука всё тянулась и тянуласько мне из кареты, становилась всё длиннееи длиннее, как будто существовала самапо себе, как персонаж фильма ужасов…

— Беги, Вика! – крикнулаЖулька и помчалась вперед, указывая мнедорогу в призрачном тумане. Я побежалаза Жулькой со всех ног, как убегают отсмертельной опасности. Спиной ячувствовала руку, которая вот-вот схватитменя за футболку. Ногти Дамы со скрипучимголосом иногда царапали мне спину, ноя вырывалась и продолжала свойстремительный бег.

— Не отставай, Вика, —
крикнула мне Жулька. Козочка не простобежала впереди, время от времени онавозвращалась, обегала меня, подбадриваяи подгоняя, и даже подпрыгивала ипыталась укусить руку монстра. Наконец,Жулька ещё раз подпрыгнула и толкнуламеня в спину так, что я почувствовала, как лечу куда-то и что опасность миновала,мы спасены. Напряжение схлынуло, и сразуже навалилась усталость, глаза мои стализакрываться, и я заснула.

Проснулась я поздноутром в своей постели. Бабушка накрываластол к завтраку. Жулька на этот раз непришла меня разбудить. Я встала, заметив,что спала в шортах и футболке, а пижамааккуратно сложена на стуле рядом скроватью. Значит, всё это мне не приснилось:замок на призрачной площади и Дама вкарете с рукой монстра из фильма ужасов.Может быть, Жулька вынесла меня, какраненого бойца, с поля боя, а сама погиблав неравной схватке с чудовищем? Я нестала дожидаться завтрака, пошла искатьЖульку. Обошла весь двор, козлёнка нигдене было.

— Бабуль, ты Жулькусегодня видела? – спросила я бабушкуза завтраком, скучно размазывая маннуюкашу по тарелке.

— Спит на заднем дворе,- ответила бабушка. – А ты завтракай ипрополи морковь. Как раз аппетитнагуляешь, а то ложку, я смотрю, до ртаникак не донесёшь.

Бабушка забрала уменя тарелку с кашей, обидевшись, чтоя не оценила по достоинству завтрак.

— Обязательно помогу,бабулечка, — радостно чмокнула я в щёкубабу Аню и убежала к Жульке. Но козочкасама встретила меня у крыльца.

— Жулька, пойдем в огород,- позвала я козочку. Мне хотелосьпоговорить с Жулькой, пока бабушка намне мешает. Козлёнок послушно пошел замной.

— Жулька, где мы былиэтой ночью? – спросила я свою маленькуюподружку, присев перед ней на корточки.Козочка внимательно смотрела на меняумными глазками и молчала.

— Ты больше неразговариваешь, Жулька? – огорчиласья. – Ты больше не будешь мне помогать?

Жулька отвернулась истала щипать травку. Наверное, Жулькаразговаривает только на той призрачнойплощади, где начинается сказка, думалая, пропалывая грядку с морковью. Зачемона меня туда привела, интересно?Наверное, в этом замке в плену находитсямой папа.

После обеда, которыйя съела с аппетитом, чем очень порадовалабабушку, я не пошла на улицу, а открыласвой Дневник. «Жулька хочет отвестименя к папе, — торопливо писала я. – Япочти уверена в этом. Я так долго во всемсомневалась, что мне теперь очень хочетсяво что-нибудь поверить. Взрослые молчат.Мне приходится верить в сказку. Хорошо,что ты у меня есть, мой Дневник, и хорошо,что я решилась, наконец, спросить тебяобо всем, что меня волнует. Этой ночьюЖулька отвела меня к замку на площади.Это очень странное и тревожное место.Ночь там не чёрная, а белёсая, туманная.И среди этой ночи по площади прогуливаютсякавалеры с барышнями, у которых надголовами раскрыты зонтики от солнца. Ипоявиться на площади без зонтика –значит, нарушить порядок. Меня хотелазабрать в карету какая-то страшная Дамас очень длинной, бесконечно вытягивающейсярукой. Жулька спасла меня от этогочудовища. Это стоило ей так много сил,что она утром проснулась позже меня. Как ей удалось дотащить меня до дома иуложить в постель, я не представляю.Бабушка не заметила, что мы с козлёнкомне ночевали дома. Сегодня ночью, наверное,мы с Жулькой снова отправимся в замок.Наша задача – пройти эту площадь быстро,чтобы Дама с длинной рукой нас незаметила. Наверное, Дама – страж этойплощади, поэтому у неё такие длинныеруки».

Я перечитала написанноеи задумалась. Больше у меня никакихфактов для изложения Дневнику не было.Это со Стёпкой мне было легко разбиратьсяв самых запутанных фактах, а теперьприходилось справляться самой.

Ночью я изо всех силстаралась не заснуть, пока не придетЖулька, но все-таки заснула. Зато когдакозочка разбудила меня, я не задавалаей лишних вопросов, а быстро переоделасьи отправилась вслед за ней. На этот размы добрались до площади в призрачномтумане гораздо быстрее, чем прошлойночью. Однако по ней все так же ездилиэкипажи и барышни прогуливались подзонтиками от солнца вместе с кавалерами.Складывалось впечатление, что они непокидают площадь, гуляют по ней вечно.Мы почти достигли ворот замка, когда кнему подъехала карета, из которой вышлаДама с длинным носом и ярко-красныминогтями. Я думала, что Жулька повернётназад, однако она продолжала переходитьчерез площадь. Дама вошла в ворота,которые услужливо распахнула перед нейстража. Мне вдруг пришло в голову, чтона меня невозможно не обратить внимания,ведь я одета в шорты и футболку,следовательно, разительно отличаюсьот нарядных барышень в длинных юбках,жакетах и шляпках с вуалью. Но никто несмотрел на нас с Жулькой. Складывалосьвпечатление, что мы идём не по одной совсеми площади, а видим их в окно, например.

Мы благополучноподошли к воротам замка, и у меня сильнобилось сердце, потому что я была уверена,что вот скоро, наконец-то, увижу папу.Стража перед нами с Жулькой распахнулаворота, и мы вошли. Внутри замок былтакой же мрачный, как снаружи. Серыекаменные стены узкой ленты коридора сомножеством дверей напоминали подземельетюрьмы.

— Как бы нам тут незаблудиться, — встревожилась я. ОднакоЖулька уверенно шла по бесконечномулабиринту и, наконец, толкнула головойодну из дверей. Я вошла вслед за козочкойв просторную светлую залу, посредикоторой стоял заставленный яствамистол.

— Ничего не ешь, — быстросказала Жулька. Но я, глядя на аппетитные,источающие вкусные запахи, кушанья,вдруг почувствовала нестерпимый голод.Блюда неожиданно поднялись над столоми закружились передо мной в медленном,приглашающем пообедать танце. Каждоеиз них по очереди подлетало ко мне ираскланивалось в приятном реверансе.

— Ешь, — нежно пропелафаршированная щука.

— Голод не тётка! –игриво подмигнул жареный поросёнок.

— Откуси кусочек, —
прошептала ароматная кулебяка.

— Почему бы и непопробовать, — сдалась я и протянуларуку к кулебяке. Но Жулька под- прыгнула и выбила пирог у меня из рук. В это времяраспахнулось сразу несколько дверей взалу, и вошли длинноносая Дама и стража.Дама пронзительно взглянула на меня итягуче проскрипела:

— Вы снова нарушилиправила приличия, барышня. Гостюполагается кушать кулебяку, а не кидатьеё на пол.

— А я не в гости пришла,я – за папой, — отчаянно выпалила я.

Неожиданно нос у Дамыстал багровым, и она взвизгнула:

— Взять её!

И стражники помчалисьбыло за мной со всех ног, и я вдругразглядела, что это всего лишь необыкновеннокрупные зайцы.

— А зайцам полагаетсяубегать, а не догонять, — крикнула я ихлопнула в ладоши. И зайцы испуганноразвернулись и поскакали обратно.

И тогда Дама сновавыбросила вперёд руку с алыми ногтями,и мы с Жулькой выбежали из залы и помчалисьпо узкому лабиринту замка к выходу. Выбежав из ворот, Жулька остановиласьи с такой силой толкнула их обратно, чтоони прищемили пальцы длиннорукой Дамы.Раздался страшный, какой-то нечеловеческийвой, и на площади замерли дамы с кавалерами,замедлили свой ход экипажи, и в рассеявшемсятумане стало чётко видно Гаврюшино.Деревня казалась сказочной, как накартинке в детской книжке, далекой, какна линии горизонта, и в то же времяблизкой, на расстоянии нескольких шаговот призрачной площади.

— Прыгай прямо в Гаврюшино,- приказала Жулька. И я прыгнула, слыша,как стихает звериный вой длиннорукойДамы, а вместе с ним – и напряжение послесмертельной опасности.

— Спасены, — подумала я,блаженно погружаясь в сон.

— Я опять не послушаласьЖульку, — думала я, просыпаясь и со стыдомвспоминая, как тянула руку к кулебяке.Жулька весь день обижалась на меня идаже не пошла со мной гулять на улицу.Ночное приключение не выходило у меняиз головы, и я скоро попрощалась сподружками и вернулась домой. ОткрылаДневник и записала: «Нам удалось спастисьот когтей длиннорукой Дамы толькоблагодаря смелости и находчивостиЖульки. И вообще, если бы я слушаласьсвою маленькую подругу, то, наверное,уже нашла бы папу. Я исправлюсь, пустьтолько Жулька простит меня!»

Я поставилавосклицательный знак и почувствовала,как моих коленей коснулось что-то тёплое.

— Жулька,- выдохнула я,чувствуя, как на глазах закипают слезыблагодарности. – Простила…

Ночью мы с Жулькойблагополучно преодолели площадь, мрачный лабиринт замка, залу с заставленнымкушаньями столом и оказались в танцевальнойзале. Зала постепенно заполняласьгостями. Каждый новый гость непременноподходил к длинноносой Даме и кланялся.Оркестранты занимали свои места. Мы сЖулькой скромно стояли в углу, оставаясьнезамеченными.

— Менуэт, — объявилцеремониймейстер.

— Ничему не удивляйся,- быстро сказала мне Жулька. Я кивнула,твердо решив исполнять все приказаниякозочки неукоснительно. Как вдруг взалу торопливо вошла опоздавшая пара.Кавалер кого-то мне смутно напоминал.Кавалер с барышней подошли к длинноносойДаме и виновато что-то сказали ей,наверное, извинились за опоздание. Дамавеличественно кивнула, и кавалер сбарышней заняли место среди танцующих.Танцевали они не очень хорошо, и прикаждой ошибке смущённо поглядывали надлинноносую Даму. Дама также не спускалас них пристального взгляда. Наконец,она недовольно сказала что-тоцеремониймейстеру, который послушнокивнул ей и громко объявил:

— Барышни меняютсякавалерами.

Опоздавший кавалеруступил свою партнершу следующемутанцору и неожиданно оказался рядомсо мной. Я внимательно всмотрелась вего кукольное, как и у всех в этомпризрачном замке, личико, и вдруг узналапапу.

— Папа! – крикнула я.Среди танцующих произошло смятение, апапа смотрел на меня удивлённо. Он меняне узнал.

— Что же делать? –лихорадочно заметались мои мысли впоисках выхода, и вдруг среди оркестрантовя увидела бабушку Надю.

— Сыграйте, пожалуйста,фантазию до-минор Моцарта, — попросилая её. Она серьёзно кивнула мне, и пальцыеё коснулись клавиш рояля. Над залойпонеслась прекрасная музыка, волнующаяи печальная.

— Папа, — повторила я, ислезы, которые скопились у меня в душеза целый год, наконец, полились и никакне могли остановиться. – Папа, что утебя случилось? Чем я могу тебе помочь?Почему ты гуляешь по призрачной площадии танцуешь в призрачном замке? Мне такплохо без тебя, папа! Неужели ты совсемменя забыл?

— Я не умею отвечать навопросы, — виновато сказал папа. – Я умеютолько танцевать менуэт.

— Быстро уходим, —
приказала Жулька, и я вывела папу изпризрачного замка прямо в Гаврюшино.Длинноносая Дама не посмела протянутьк нам свою руку, потому что баба Надяпродолжала вдохновенно играть прекраснуюмузыку Моцарта. Великая сила генияспасла нас.

— Папа со мной, — блаженнодумала я, уплывая в сон под божественнуюмузыку. Во сне я так и не выпустилапапиной руки и продолжала плакать. Векинабрякли от слез, но на душе стало светлои тихо.

Проснувшись, я неоткрывала глаза, боясь разрушить сказку.Наконец, я почувствовала, как Жулькастягивает с меня одеяло.

— Что скажешь, Жуленька?– погладила я козлёнка. Жулька пошла кдвери, потом нетерпеливо оглянулась,приглашая меня следовать за ней. Срадостно забившимся сердцем я выбежалаво двор и увидела папу. Он сидел наскамейке и рисовал на земле прутикомтот самый замок, из которого я увела егосегодня ночью.

— Ты скучаешь по призракам?– недоверчиво спросила я папу. Онпосмотрел на меня и отрицательно покачалголовой.

— Нам ведь есть о чемпоговорить? — отчаянно задала я главныйвопрос.

— Ты стала совсемвзрослая, дочка, — задумчиво посмотрелна меня папа. – С тобой можно разговаривать.

— Да, конечно, — кивнулая папе.

Я подошла к папе совсемблизко и обняла его. Моя подружка пошколе Света Плотникова однажды рассказаламне, что в детстве мама никогда необнимала её. Не потому, что не любила, апросто она не умела обнимать свою дочку.И когда Света выросла достаточно, чтобызаметить, что другие мамы обнимают своихдетей, а её – нет, она подумала: а чтобудет, если я обниму свою маму? И подошлаи обняла. Сначала мама Светы чуть неупала в обморок, а потом постепенно уних с мамой вошло в привычку обниматьсяи они стали дружить по-настоящему. А нетолько:

— Света, ты выучилауроки?

Или:

— Тебе нельзя сладкое,балерина должна правильно питаться.

И я тоже понимала,что сейчас самое главное осознать всемсвоим существом, что папа у меня есть.И я чувствовала, как моё тепло перетекаетв папу и возвращается ответным теплом.Я узнавала его запах, в котором, правда,было много чужого, из призрачного замка,но было и знакомое с детства, по которомуя смертельно, до слёз, соскучилась. И яплакала, и обнимала папу всё сильнее, искоро совсем обессилела от слёз и уснулау него на руках. А когда проснулась, тоещё некоторое время лежала с закрытымиглазами, только чуть-чуть приоткрылавеки. Потому что я услышала сквозь сон,что приехала мама и ходит мимо папы иделает вид, что она сердится. Папапо-прежнему держал меня на руках, хотяруки у него, конечно, затекли. Но я несобиралась просыпаться столько, сколькопотребуется, пока они не сделают хотябы шаг навстречу друг другу. Почему-тоя подумала, что со мной на руках этополучится быстрее.

3

ДЛЯМЕНЯ И СТЕПКИ ЛОЖКИНА

1 сентября ЕкатеринаАлексеевна объявила:

— Сегодня я не скажувам, кто за какой партой будет сидеть.Сегодня садитесь, кто с кем хочет, адальше видно будет.

И Стёпка вдруг переселк Свете Плотниковой, а Гришка Красников,наоборот, сел за мою парту.

— Не возражаешь? –спросил он у меня.

— Двумя руками за, — глупоулыбнулась я в ответ. Хотя на самом делемне почему-то стало больно, и я подумалапро Екатерину Алексеевну:

— Зачем она так?

Наверное, я сиделакрасная, как варёный рак. Во всякомслучае, мне почему-то стало очень жаркои подмышки вспотели. Папа принёс однаждыс рыбалки раков и живыми опускал их поодному в кипяток, а они краснели ибеспомощно шевелили своими клешнями,и ничего не могли сделать. Хотя внутриу них, наверное, был мощный протестпротив такого распоряжения их судьбой.Хотя при чём здесь раки, Стёпка распорядилсяне моей судьбой, а своей. Пересел от меняк Свете Плотниковой. И ЕкатеринаАлексеевна здесь тоже не при чем, потомучто в тот же день я увидела, как Стёпкасмотрит в окно Детского дворца культуры,как Света танцует в своей балетнойшколе. Наверное, он ждал её послерепетиции. А я там на газончике рядом сдворцом выгуливала Мурзика: мой домчерез дорогу. А Стёпка нас с Мурзикомдаже не заметил, так пристально онсмотрел на Свету, не мог отвести взгляд.Хотя раньше я и Стёпка вместе гуляли скотенком или рвали ему траву, потомучто Мурзику тоже нужны витамины.

Я вдруг обратилавнимание, что Света выгодно отличаетсяот девочек нашего класса своей изящнойбалетной походкой, мы все казались рядомс ней гадкими утятами, и только она –лебедь. Хотя гадкий утенок и был лебедь,в общем, я совсем запуталась. Ясно только,что Стёпке вдруг стало со мной неинтересно.История с Королевой кошек была давно,с тех пор ничего замечательного непроисходило. Про Жульку я рассказатьему не успела, а скорее всего – и нестала бы, потому что в этой историиглавное не Жулька – а папа. ПоэтомуСтепка пересел к Свете Плотниковой. Аможет быть, он влюбился… Меня вдругснова бросило в жар, когда я подумала,что в Свету он влюбился, а со мной дружилпросто так. А я с ним не просто так…

— Во всяком случае, этоне предательство, — мужественно подумалая. – Он же не знал, что я не просто так. Он просто дружил со мной, и ещё будетдружить со мной, если ему будет со мнойинтересно. А интересно ему, когдапроисходят разные волшебные истории,когда я придумываю сказки. Правда, сейчасу него на первом месте Света…

Я вдруг заметила,что снова запутываюсь. Когда мыслиначинают беспорядочно метаться, напомощь приходит Дневник, вспомнила я.Но еще очень много дней я не находила всебе сил открыть Дневник и начатьзаписывать.

За это время неслучилось ничего особенного. Для началая перестала гулять с Мурзиком рядом сДетским дворцом культуры, у меня водворе газон нисколько не хуже. В школуя ходила без интереса, и сочинение пролето написала на троечку, и класснаястенгазета со множеством фотографийпро то, где ребята были летом, меня незаинтересовала. Хотя её создавали всемклассом, и стенгазета получиласьбесконечной, к ней добавляли и добавляликуски ватмана, потому что каждый хотелрассказать о своих приключениях какможно больше. И Стёпка со СветойПлотниковой тоже принесли свои фоткии с увлечением рассматривали фотографиидруг друга. А я не рассматривала. Я вдругпоймала себя на том, что хожу с унылым,как у мамы, когда от нас уходил папа,лицом. Когда папа вернулся, мама сталаусиленно изображать жизнерадостность,но я-то видела, что это напускное. Я вэтом спектакле больше не участвовалаи всем своим существом ощущала доманапряженность. Обычно я приходила изшколы и закрывалась у себя в комнате.

— Пусть сами разбираютсяв своих отношениях, — устало думала я.Делала уроки и подходила к окну. Детскийдом культуры у меня прямо под окном, ия не могла удержаться от того, чтобы несмотреть, как Стёпка встречает Светупосле занятий в балетной школе. Онинеторопливо шли и разговаривали,серьезно, по-взрослому, Стёпка не корчил,как раньше, рожи и не хохотал, каксумасшедший.

— Вырос, — снисходительно,тоже как взрослая, подумала я о нем. После того, как я провожала взглядомСтёпку со Светой, в окне больше ничегоинтересного не было. Я укладывалась скнижкой на диван, изображала занятость, на тот случай, если мама или папа заглянутко мне в комнату. Мурзик из солидарностиложился рядом со мной. Перед ним я ничегоне изображала, просто гладила егошёрстку, иногда говорила ему, как близкомудругу:

— Вот и нету большеСтёпки.

Хотя Стёпка, конечно,был, никуда он не делся, и можно былокаждый день любоваться на него в школе.Если, например, достать на уроке зеркальце,то можно подсмотреть, как он сидит запартой со Светой Плотниковой. Они сиделисзади и наискосок от меня, на третьемряду, а мы с Гришкой Красниковым навтором. Я один раз посмотрела, большене стала. А через некоторое время и вокно на Детский дворец культуры тожеперестала смотреть.

Я уже начала размышлятьо том, чтобы перейти в другую школу илихотя бы в другой класс, но однажды ввыходной папа позвал меня на рыбалку.И я согласилась, чтобы не обижать егоотказом. Подумала, что ему хочетсясменить обстановку. Вечером мы готовилиснасти, а утром встали очень рано, чтобыуспеть на первую электричку, и позднийсентябрьский рассвет встретили вдороге. Солнце пробивалось сквозьоблака и казалось встревоженным исердитым. Я отвернулась от окна и уснулау папы на плече. Когда мы вышли на своейстанции, уже совсем рассвело, утро былосереньким и неласковым, и ещё зябкобыло, может, спросонья так казалось. Ещеминут тридцать мы шли через лес, и в лесукак-то особенно чувствовалась осень.Хотя опавшей листвы было ещё мало, нодеревья уже тронула позолота, и онаощущалась как ранняя седина. Мама,например, когда обнаружила у себя первыеседые волоски, сразу начала краситьсяи вообще как-то погрустнела.

— Возраст, — потрясенносмотрела она на себя в зеркало. – Сразучувствуется возраст.

Вот и в лесу осеньчувствовалась именно грустью. И ещёвоздух, он стал не просто прохладным,он пах осенью. Я рассказываю так печально,но на самом деле я не грустила, а бодрошла вслед за папой вдоль оврага. А когдамы вышли из леса, перед нами неожиданнопоявилось озеро. Небольшое, круглое,как блюдце, оно смотрелось приветливым,наверное, потому, что солнце уже совсемпроснулось и ровно осветило все вокруг.Папа расчехлял удочки, я ему помогала,искала рогатины, чтобы установить сразунесколько удочек, доставала прикормкуи наживку. Других рыбаков не было, поэтомуозеро казалось особенно уютным. Надозером летали чайки, серьезные,сосредоточенные, они высматривали рыбуи ныряли в воду за добычей.

— Окунь ходит, — сказалпапа и закинул удочку.

— Ловись, рыбка, большаяи маленькая, — поддержала я его и уселасьна поваленном дереве, смотрела на воду,я вообще люблю смотреть на воду, в этомвремя думаешь обо всем и ни о чем, икажется, что вода разделяет твои думы,они уже не так тяготят тебя.

Мы поймали несколькопескарей и крупных, больше папинойладони, карасей на уху.

— Сборная уха – самаянаваристая, — объяснил папа. Уха былавосхитительной, для нашего маленькогокотелка рыбы там было много, и мы наелисьдосыта. Папа поставил на огонь чайник,и я бросила в кипяток зверобой и душицуиз Гаврюшино. И это был самый вкусныйчай в моей жизни.

— Кажется, все налаживается,жизнь снова обретает смысл, — подумалая. Королева кошек советовала мне, когдастановится грустно, выпить чашечкухорошего чая в приятной компании. Потомсмотришь на мир по-другому, и из самойтупиковой ситуации находится выход.

— Папа, а как быть, еслитвой самый лучший друг перестал с тобойдружить? – спросила я.

Папа налил мне еще чаюв кружку и помолчал.

— Оставаться самойсобой, — ответил он через некотороевремя.

— Это как? – не понялая.

— Просто жить дальше, —
объяснил папа. – Это и легко, и трудноодновременно. Не делать вид, не держатьлицо. Но и не заискивать, не искатьдружбы, и не раскисать. Не потерять себя.Прожить это, понимаешь?

Я кивнула, хотя подумала,что так вот сразу это не поймёшь. Но еслинадо прожить, то я проживу, что ж туттакого сложного? Мы допили чай и сталисобираться, чтобы успеть на последнююэлектричку.

Закат мы встретилив электричке, он тоже был ярким итревожным, как вообще все осенние закаты.Но я прижалась к папе и спокойно уснула, и проснулась уже в городе. Мама насвстречала, мы вышли к ней и обнялись всевтроем. Не сделали вид, что все хорошо,а просто соскучились за день друг бездруга.

После нашей с папойрыбалки я решилась записать в Дневнике:«Я никогда не сомневалась в том, чтоСтёпка Ложкин – мой самый лучший друг.Я никогда и представить не могла, чтомы вдруг перестанем дружить с ним,вернее, он перестанет дружить со мной,потеряет ко мне интерес. Папа сказал,что это нужно прожить. И я мужественноэто проживаю. Папа сказал, что нужноостаться собой. И я подумала: главное, что у меня есть – это мои сказки. Я бы очень хотела, Дневник, придумать новуюсказку. Не для Стёпки – для меня, потомучто это моя суть. А может быть, и дляСтёпки, ведь если ему будет интересно,я не пожадничаю – с удовольствием емурасскажу».

На следующий деньГришка Красников сказал мне:

— Вика, пойдём сегодняв кафе-мороженое? В парке, где мы были 1июня, помнишь?

Я удивилась и неожиданнодля себя ответила:

— А ты больше ничего неумеешь, кроме как мороженое есть?

Гришка покраснел:

— У меня день рождения,я тебя приглашаю.

— Извини, — смутилась я.– Приду, конечно.

— Ну, и классно, —
обрадовался Гришка.- Стёпа и Света тожепридут. Собираемся в пять.

Когда я услышала,что Стёпка и Света тоже придут, я такразволновалась, что не могла больше нио чем думать и чуть не забыла о подарке.Хорошо, что мама мне напомнила.

— А что подарить? –спросила я.

— А чем Гриша увлекается?– спросила, в свою очередь, мама.

— Не знаю, — пожала яплечами. – Он очень любит мороженое.

— Значит, он добрый, —
сделала, как всегда, нестандартный выводмама. – Вообще, 12 лет — это прощание сдетством. Просто вы этого еще не понимаете.

Я улыбнулась, представивтолстого, неуклюжего Гришку. Вообще-то,он вполне хороший, но я не знаю, что емуподарить. Ещё он мечтательный, ончастенько задумывается на уроках, витаетв облаках, говорит Екатерина Алексеевна.По дороге в кафе я зашла в магазин игрушеки купила Гришке калейдоскоп и мыльныепузыри.

Гришка уже ждал насу входа. Я вручила ему подарки и сказала:

— 12 лет – не просто дата,это прощание с детством. Прощаться надопо полной программе, с мыльными пузырями.А калейдоскоп никогда лишним не бывает.Станет скучно или грустно – посмотрив него, и настроение сразу подпрыгнетвверх.

— Точно, метра на дваподпрыгнет, — обрадовался Гришка, крутякалейдоскоп. – И пузыри обожаю, прямосейчас и начнем пускать.

Почти сразу вслед замной пришел Стёпка и протянул Гришкефонарик:

— С днюхой, — сказал он.– Фонарик — нужная вещь, и в походе, ивообще, пригодится. Девушку, например,вечером проводить… Или если скучнобудет.

Света опаздывала, номы все равно дожидались её на улице,сидели на скамейке, пускали пузыри исмотрели по очереди в калейдоскоп. Ифонарик тоже включали, хотя было ещесветло. Я почему-то подумала:

— Хорошо бы, она совсемне пришла.

Но Стёпка как будтоуслышал мои мысли и сказал:

— Света сейчас придет,на репетиции, наверное, задержали.

Наконец, Света пришлаи церемонно протянула Гришке диск:

— Поздравляю, Гриша. Этоклассика, она способствует…

Тут Света задумалась,потом серьезно сказала:

— Ну, ты ведь ничем неувлекаешься? Ну, вот, классика поможеттебе углубиться в себя и раскрыть своиталанты.

— Здорово, — счастливовздохнул Гришка. – Я как раз хотел…Думаю, чего это я, в самом деле, ничем неувлекаюсь…

И Стёпка тоже посмотрелна Свету с восхищением, и мои мыльныепузыри как-то сразу померкли перед такимсерьёзным, со значением, подарком.

— Ну, пойдёмте отмечать,- пригласил нас Гришка. – Выбирайтемороженое.

Стёпка снова выбралклубничное, я задумчиво изучала меню,а Света, как обычно, заявила:

— Мне только минералку.У меня балетная диета.

Тогда я сказала:

— А мне две порции можно?

— Ну, конечно! – засмеялсяГришка. – Без мороженого скучно.

— Согласна, — кивнула я.И спросила Стёпку: — Помнишь, как мы сАстрашином мороженое ели?

— Здорово было! – помечталСтёпка. – Еще бы так!

— Да, — я так обрадоваласьтому, что Стёпка тоже дорожит нашимиобщими приключениями, что уже не такактивно налегала на мороженое. Вдруг взал вышел главный повар в колпаке ифартуке и торжественно вручил Гришкецелый букет из воздушных шаров:

— Мы случайно услышали,что вам сегодня исполняется 12 лет. Этоочень важная дата. Прощание с детством.И чтобы этот день вам запомнился надолго,мы хотим пригласить вас в замок Мороженого.

— Куда? – переспросилГришка, привязывая шарики к спинкестула.

— В замок, — терпеливообъяснил повар. – Вообще-то, мы постороннихтуда не приглашаем. Но у вас такаяторжественная дата – 12 лет! Поэтомукороль Мороженого делает для васисключение.

Гришка замер с открытымртом и вытаращенными глазами, а я сразусреагировала правильно:

— А можно, мы с Гришкойпойдем?

Стёпка внимательнопосмотрел на меня и энергично поддержал:

— Да, мы тоже очень хотимв замок Мороженого.

А Света скучно повелаплечами:

— А у меня диета. И режим.

Мы отправились заглавным поваром, и никто на Свету дажене оглянулся, потому что все понимали,что нас ждет что-то очень интересное.Света отчаянно посмотрела нам вслед икрикнула:

— Ребята, я с вами! Можно?

Произошла некотораязаминка, главный повар советовался софициантами и поварятами, они о чем-тоспорили. Несколько раз кто-то из нихвозмущенно сказал:
— Она не ест мороженое!

Света побледнела иопустила голову. Мы нетерпеливопереминались с ноги на ногу. Все смотрелина Свету с сожалением и досадой, и толькоСтёпка – виновато.

Наконец, они закончилисовещаться. Главный повар сказал Свете:

— Вообще-то, тех, кто неест мороженое, мы никогда не приглашаемв наш замок. Но сегодня такой торжественныйдень – что мы сделаем для вас исключение.

Света облегченновздохнула, а Стёпка обрадовался:

— Ну, пошли! Здорово всеполучилось!

Мы вошли в маленькуюдверцу, над которой было написано«Посторонним вход воспрещён» и сразуоказались в сверкающем белом лабиринте,причём Гришка сразу поскользнулся иупал. Я тоже почувствовала, как ногиразъезжаются и догадалась, что этаблестящая дорожка – ледяная. Главныйповар остановился и сказал:

— Я советую вам надетьконьки, иначе вам будет сложнопередвигаться. Мы все здесь мастерафигурного катания, мы вообще не снимаемконьки.

И только тут я заметила,что главный повар и поварята на коньках.Нам тоже выдали коньки, и мы переобулись.Вообще, было забавно, что за окнами кафесентябрь, а внутри – настоящая зима икаток под ногами. Особенно таинственнымказалось, что все остальные посетителикафе даже не догадываются о том, чтосовсем рядом мирно сосуществуют двавремени года, осень и зима. Причем главныйповар добавил со всей серьёзностью:

— У нас тут жарко небывает, даже если за стенами кафе лето,у нас идёт снег.

И сразу же пошел снег,и впереди нас побежал на коньках поварёнокс метлой, расчищал дорожку, чтобы намудобно было катиться.

Гришка Красниковтак и не закрыл рот от удивления с техпор, как главный повар пригласил его ккоролю Мороженого. Света Плотниковаловко скользила по ледяной дорожке наконьках, она быстро брала себя в руки иприспосабливалась к любой ситуации.Сказка так сказка, ничего особенного,наверное, фокус какой-то, читалось у неена лице. А Стёпка смотрел на меня свосхищением, возможно, он догадывался,что эта сказка появилась не сама посебе, а потому, что мне очень захотелосьоказаться в сказке рядом с ним. Сказкадля Стёпки Ложкина. Ну, и для Гришки соСветой, конечно, тоже. Но главное, дляменя и для Стёпки, для нас двоих. А ярадовалась тому, что в рюкзачке за спинойу меня лежит Дневник, и будет, с кемпосоветоваться, потому что ясно же, чтосверкающий лабиринт – это толькоприсказка. А главные приключения иопасности нас ждут впереди. А ещё хорошо,что Стёпка рядом, и можно будет поразмышлятьвместе с ним, какими фактами мы располагаем и что нам стоит предпринять.

Наконец, мы вошли вогромную, сверкающую инеем залу. В центрезалы стоял высокий трон, с котороголовко соскользнул маленький человечекна крошечных, прямо-таки детских, коньках и подкатил к нам.

— Я рад вас видеть, давнохотел с вами познакомиться, — обратилсяон прямо ко мне. Тут уж я опешила:

— Наверное, вы ошиблись.Сегодняшний именинник – Гриша Красников.И мороженое тоже он любит больше всехна свете.

— Я поздравляю вас,Гриша! Семь порций мороженого для ГришиКрасникова, — торопливо распорядилсячеловечек. Поварята выкатили на беломстолике семь вазочек с мороженым. Тутбыло клубничное, ванильное, пломбир,эскимо и еще какое-то, Гришка, наверное,знает, он знаток мороженого. Гришка былпольщен, он откусил эскимо и обратилсяк маленькому человечку:

— А вы – король Мороженого?

— В общем, да, конечно,я король, если можно так выразиться, —
смутился маленький человечек и сноваобратился ко мне: — Но ведь вы заказалисразу две порции мороженого?

— Это я поторопилась.Просто хотела что-то кому-то доказать…- не очень вразумительно ответила я,глядя, как ребята с удовольствием едятмороженое.

— Но ведь вас зовут Вика?И это вы очень хотели оказаться в сказке?– наконец, прямо спросил меня корольМороженого.

— Да, хотела. Очень. Ялюблю сказки, — грустно сказала я.

— Мы почувствовали вашенепреодолимое желание оказаться всказке, — торопился выяснить что-то длясебя король. – Нам показалось, что у васгоре.

— В общем, да, — согласиласья. – Мне было очень больно.

— А вы хотели бы совсемперестать чувствовать боль? – чутьслышно спросил меня король.

— Хотела бы, — кивнулая. – Слишком часто в последнее времямне было больно, почти постоянно. Я дажеподумала, что человек взрослеет длятого, чтобы жить с постоянной болью. Неочень радужные перспективы, правда?

— Мы можем помочь вам,- осторожно оглядываясь на ребят, корольвзял меня под локоть и откатил в сторону.– Вам стоит только… отказаться отсказки…

— Это как? – удивиласья.

— Никогда не открыватьсвой Дневник, — ласково прошепталмаленький человечек. – А за эту крошечнуюуслугу мы навсегда избавим вас от боли…Вас ничто никогда не будет беспокоить,понимаете? Вы станете сильной и перестанетеот кого-либо зависеть, потому что у васбудет ледяное сердце. Зачем тогда вамДневник? Ведь, если рассудить здраво,он ни от чего вас не защитил? Вам естьнад чем подумать, Вика.

Я нахмурилась. Что,на самом деле, дал мне мой Дневник? Мнебыло интересно с ним, он учил меня думать.Ещё он помог мне вернуть папу. Но отпереживаний не защитил. Отношенияродителей не стали идеальными, и язамечала, как им сложно дарить другдругу тепло и доверие. А тут вдруг мнепредлагают защиту от боли всего лишь вобмен на Дневник. И предлагают именнотогда, когда я захотела оказаться всказке, чтобы быть рядом со СтёпкойЛожкиным. И вот я рядом с ним, смотрю,как он уплетает мороженое и любуетсяна Свету Плотникову. А ведь я затеялаэту сказку для него, чтобы ему былоинтересно. Опять я начинаю путаться. Ятак долго набиралась смелости, чтобыначать делать записи в Дневнике, а теперья смогу легко обходиться без его советов,ведь у меня будет ледяное сердце. Я будувыше всех, потому что никто и ничто небудет меня волновать. Что мне этот СтёпкаЛожкин, зачем мне так стараться,придумывать для него сказки! И родителипусть сами о себе позаботятся, сколькоможно ранить меня своими недомолвками…Я вдруг почувствовала, как боль сноватолкнула меня в сердце. Глазам сталогорячо, и я отвернулась, чтобы никто незаметил, что я плачу.

— А когда у вас будетледяное сердце, никто не сможет упрекнутьвас в слабости, — вкрадчиво сказалмаленький человечек.

— А что я должна сделать?– спросила я короля.

— Отдать свой Дневник,- улыбнулся мне король Мороженогорекламной улыбкой. – Только и всего.

— Отдать Дневник и уйтидомой? – спросила я.

— И навсегда забытьдорогу в это кафе, — сурово подтвердилкороль. – Вы никогда не сможетеаннулировать эту сделку. Но и ледяноесердце тоже останется у вас навсегда.Мы честные коммерсанты.

— У меня есть времяподумать? – спросила я.

— До завтра. Если высогласны на этот обмен, завтра приходитев кафе в это же время. С Дневником, —
кивнул мне король Мороженого и отошёл,так как считал разговор оконченным.Деловой человек быстро принимаетрешения.

Мы с ребятами вышлииз кафе и попрощались. Стемнело, и Гришкавключил фонарик и предложил мне:

— Вика, давай, я провожутебя с фонариком?

Я пожала плечами:

— Нам ведь не по пути. Имне хочется пройти одной и подумать, необижайся.

Гришка посопел и сказал:

— Ну, ладно, — и выключилфонарик, и так пошел в темноту.

Я прошла несколькошагов и обернулась, чтобы еще развзглянуть на Стёпку. Быть может, завтрамне уже неинтересно будет смотреть нанего, а сегодня так трудно с нимрасстаться. Стёпка тоже оглянулся ивернулся назад. Он смеялся, глаза егоблестели.

— Вика, ведь это сказка,правда? – весело спросил он меня. –Снова начинаются приключения?

Я пожала плечами. НоСтёпка схватил меня за руки и закружил,как бывало раньше.

— Как же я рад! – веселосмеялся Стёпка мне прямо в лицо. – Ты ине догадываешься, как я скучаю по твоимсказкам! А ты ведь даже не рассказаламне, как провела лето. Ты вернулась издеревни такая чужая… Но ведь теперьвсе иначе, правда?

— Завтра будет видно, —
снова пожала я плечами. – А тыразговариваешь, как взрослый. Словакакие-то… Наверное, как раньше, уже небудет. И тебя ждет Света.

Я повернулась и пошла,и сделала над собой усилие, чтобы неоглядываться, потому что Света,действительно, стояла и серьёзно смотрелана нас со Стёпкой. Как раньше уже небудет, снова подумала я. Тогда зачем мнемой Дневник? И сказка началась какая-тостранная. Отдать Дневник в обмен наледяное сердце так просто, и попрощатьсясо всеми сказками на свете. Стать взрослойи не чувствовать больше боли. Вернее,не так. Стать взрослой, НО не чувствоватьбольше боли, стать сильной и независимой.Больше никто и никогда не сделает мнебольно. Никто и никогда.

Тем не менее, я всюночь и весь следующий день провела, какв чаду. У меня пересыхал рот, и сердцеколотилось где-то в горле. На последнемуроке я достала зеркальце и посмотрелатайком на Стёпку, и увидела, что он тожесмотрит на меня. Внимательно и тревожно.Я подумала, что завтра приду в школу идаже не взгляну на него, или посмотрю искажу себе:

— Ну, Стёпка… ну, и что?

Я приняла решениеответить согласием на предложениекороля Мороженого, и все-таки мне былочего-то жаль. Я понимала, что все не такуж просто. Я понимала, от чего яотказывалась. Я отказывалась от жизнисердца. Она причиняет боль, но даёт ирадость, и тепло. Ведь я еще и радуюсьоттого, что вижу Стёпку. И я счастлива,что папа и мама вместе. А сложности, укого их нет? И разве я сумела бы помочьКоролеве кошек, если бы мое сердце былоледяным? Я сомневалась, но выбрала покой.Слишком устала я за последний год,слишком сложно мне далось прощание сдетством.

И я вошла в кафе,надела коньки, которые любезно предложилмне главный повар, и прокатилась за нимпо ледяной дорожке в тронную залу. Втронной зале, как и в лабиринте, шелснег, и поварята с мётлами лихо разметалиего. Король Мороженого быстро соскользнулс трона и подлетел ко мне. Я уже полезлабыло в рюкзак за Дневником, но вдругостановилась и спросила его:

— А вам-то зачем мойДневник? Ведь вы можете завести свойсобственный?

— Просто нам очень мешаютваши сказки, Вика, — сухо ответил мнемаленький человечек. – Вы видите, япредельно откровенен с вами. Я не хочу,чтобы ваши сказки вмешивались вреальность. Они все путают, невозможноничего рассчитать.

— Что рассчитать? –удивилась я.

— Вы сейчас не поймётеэтого. Пока вы живете сердцем, — терпеливообъяснил мне король Мороженого. – Нокогда оно у вас станет ледяным, вы начнетеприслушиваться к тому, что говорит вамваш разум. И все другие доводы потеряютдля вас всякую ценность.

— Но к вам-то мои сказкиникаким боком, — снова удивилась я. Снегусилился. Наш с королем разговорстановился напряженным, и это напряжениесловно пропитало электричеством всёвокруг, сверкание стало ярче, а поварятазамерли, боясь помешать нам неловкимдвижением. И я чувствовала, что это неот излишней деликатности, скорее, отстраха.

— Ошибаетесь, — началтерять терпение маленький человечек.– Такие романтики, как вы, отравляютжизнь всем, даже тем, кто к ним вроде быне имеет отношения.

— Но ведь вы-то сами изсказки? – воскликнула я, тупея отискреннего, до самого дна, непонимания.

— Ах, ты ж, боже ж ты мой!– совсем по-бабьи воскликнул корольМороженого и хлопнул себя по коленкам.– Ну, конечно, из сказки! Но ведь какаяу нас сказка? Чистый бизнес. Пришли кнам родители, заказали детский деньрождения. Пирожное- мороженое,соки-коктейли. Клоуны по дополнительномутарифу. И всё! И вся сказка!

— И что? – подняла я накороля полные слез глаза. – Чем я ваммешаю? Устраивайте свои детские праздники,сколько вам угодно. По тарифу.

— Не нужно тащить сказкув реальность, понимаешь, Вика? – усталообъяснил король, вдруг перейдя на «ты».Казалось, этот спор со мной измучил его.Он вяло, еле передвигая ноги, подкатилк трону и с трудом взобрался на него. –Сказка отнимает слишком много сил. Ничтовообще не стоит воспринимать всерьёз.Заплатил – и получай свои полчасасказки, ну, или час, если доплатишь. Вышелиз кафе – и сказка закончилась.

— А что, вы монопольновладеете сказкой? – тихо спросила я.

— Нет, конечно, — сказалмаленький человечек. – Есть ещё книги.Но и там тоже никто не относится к сказкесерьёзно. Закрыл книжку и забыл. Еслилюди поймут, что они могут сами сочинятьсказки, да ещё и жить ими, то что же этобудет?

— Что будет? – повторилая за ним, как эхо.

— Чёрт те что! – убежденносказал король Мороженого. – Вспомни,в каком сумасшедшем доме ты прожилаэтот год — и будь паинькой, отдай Дневник!

— Не умерла ведь, — пожалая плечами и положила Дневник обратно врюкзак. – Не отдам Дневник, извините, япередумала.

И покатила к выходу.Король Мороженого, видимо, предполагалтакой разворот событий.

— Взять её! – ледянымголосом отдал он приказ главному повару.

— Взять её! – передалприказ короля поварятам главный повар,и те кинулись за мной.

Никто не расчищалпередо мной ледяную дорожку, и теперьона была заметена сугробами, а бежатьпо сугробам на коньках очень даженелегко. И я упала и провалилась вглубокий сугроб, и заплакала от холода. И в этом момент я точно поняла, чтоникогда и ни за какие коврижки нерасстанусь со своим Дневником, а уж темболее за ледяное сердце с его сомнительнымипреимуществами перед сердцем горячими любящим. Ну, на кого бы я оставила своихродителей? Они взрослые, конечно, и самимогут распорядиться своей жизнью, какпосчитают нужным, но разве это лишнее,если они будут знать, как сильно я ихлюблю и как они мне нужны, и что я готовасочинить для них тысячи сказок, толькобы они в этих сказках согрелись? И Стёпкеведь тоже нужны мои сказки – он самсказал! Значит, нужно выбираться изсугроба и бежать, ведь я обещала Стёпкесегодня рассказать сказку, которую япридумаю для него. Он ждал, он смотрелна меня все уроки!

В это момент япочувствовала, как кто-то достаёт меняиз сугроба.

— Поймали, — ухнуло уменя внутри от безнадёжности. Я беспомощнобарахталась в снегу и ничего не могласделать. Наконец, я отчаялась и укусилатого, кто тащил меня.

— Больно же, Вика! Тысовсем уже! – услышала я возмущенныйголос Стёпки и вынырнула, наконец, извязкой снежной массы.

— Стёпка! – обрадоваласья. – А я так замерзла, что уже совсем немогу шевелиться, понимаешь?

— Беги, Вика, — крикнулСтёпка, потому что трое поварят наконьках влетели на полной скорости внаш сугроб. И Стёпка стал драться споварятами. Они все вместе барахталисьв снегу, и мне почему-то казалось, чтоони дерутся не всерьёз, а так просто,ради баловства. Я не убежала, а честнодождалась конца их снежного сражения.Поварята выдохлись, и лежали, отдыхалив сугробе. А мы со Стёпкой выползли изснега и переобулись в свои туфли. У меняболели от холода пальцы на руках и ногах,и я не очень понимаю, почему в этот разтак замерзла, ещё вчера в замке Мороженогомне не было холодно.

— Ты просто началаоттаивать, — улыбнулся Стёпка, когда мыоказались в кафе. – Поэтому сновачувствуешь боль.

— Но у меня ведь ещё небыло ледяного сердца, я ещё не даласогласия, — пыталась рассуждать я. Кстати,в кафе было всё, как обычно, никто необратил внимания на то, что мы со Стёпкой,как ошпаренные, выскочили из двери, накоторой было написано «Постороннимвход воспрещён».

— Но ведь ты уже готовабыла согласиться на сделку с королёмМороженого – и процесс пошёл, — подсказалмне разгадку Стёпка. – Это факт.

— Подожди, а откуда тывсе знаешь? – удивилась я.

— Услышал случайновчера, когда ты с королем разговаривала…А вообще, по тебе всё видно, — пожалплечами Стёпка. – Давай выпьем горячегочая. Как раньше, с Елизаветой Макаровной,помнишь? Когда тебе вдруг станет грустноили у тебя в жизни какие-то сложности,ничего нет лучше чашки вкусного чая вприятной компании? Мы ведь с тобой старыедрузья, правда?

Ну, конечно, мы простодрузья, подумала я. Или не просто. Данет, Стёпка уж точно мой самый лучшийдруг, он даже в замок короля Мороженогоза мной прибежал и спас. Не дал заледенеть.Узнал откуда-то. Значит, он мне простодруг. А я не просто. Опять я запутываюсь.Но это ничего, вот открою вечером свойДневник – и мысли перестанут скакатьи носиться по кругу. А сказка о ледяномсердце, наверное, закончилась. А променя и про Стёпку, наверное, нет. Дневникмне поможет разобраться. И Стёпка тоже.Он так здорово рассуждает: это факт, аэто не факт.

Мы со Стёпкой пилив кафе удивительно вкусный чай иразговаривали, как раньше и по-новому.Все-таки Стёпка здорово вырос, сталвзрослым, и я, наверное, тоже. Хотя ипридумываю свои сказки, как маленькая,и тащу их в реальность. Потому что безних скучно и невообразимо сложно, и ненужно разделять сказку и жизнь. Сказкавполне жизнеспособна, уж я-то знаю. Вовсяком случае, моя сказка. Для меня иСтёпки Ложкина.