Коляда (Искорка)

Коляда

Все лето — тотепло,

Всю зиму холодну,

Всю осень богату,

Едва дождалися,

Глазаохвостали…

(Б.А.Рыбаков 

«Язычестводревней Руси», 1988)

Гулкий  шум вьюги  доносился  сквозь толщу  снега.  Она  состервенением кидалась на деревья, и сырой морозный  скрип сучьев наполнял берлогу.  Старомумедведю в эту зиму не спалось, он  уженесколько раз пытался уснуть, но только мог на время  забыться в тревожной дремоте, каждый раз вздрагивая  при любом  постороннем шуме.  Все мешало хозяину леса, видно, смерть где-тобродит, так и слышится вдалеке неясное постукивание ее косы.

– Э-э нет, беззубая,рановато ты меня ищешь, – думал медведь по имени Сусек, поглядывая на поседевшую лапу, – вот  приведу внука, обучу всему, лес в добрые лапы передам,  а  там  и на  небесные поляны можноподаться, пчел поворошить, рыбку в ручье половить, малинкой в овраге полакомиться.

При мыслях  о малине  в  животе забурлило.  Да и не мудрено,  чай, на  голодный  желудок в  зиму ложился. Ох, эти медвежьизаповеди. Белки, пигалицы вертихвостые, орехов, грибов на  зиму припасли.  Даже  бурундук, пустобрех  и свистун, и тот в норудобра натаскал.  А  ты  не  моги... Тяжело вздохнул Сусек, повернулся на бок и  уперся  животом в  корягу, кряхтя  и проклиная  свою  жизнь в  медвежьей  шубе,  принялся приминать сучья. Неожиданно лапой нащупал среди осенних листьев какую-то странную деревяшку, плоскую и гладкую.  Медведь вытащил ее и на  него  пахнуло душистым  медовым  запахом. Старик  даже испугался, отряхнулсяи пару раз чихнул. Нет, точно медом пахнет.

– Хе, так ведь это сулья, который я у Спиридоныча  на  прокат взял, – радостно  втягивая  ароматный воздух,  воскликнул  Сусек, – одна досточка осталась от такогопроката.

«Хороший был мед!» –с этой сладкой мыслью и заснул старик. Ему приснилась поляна, залитая солнцем. На ней были расставлены ульи ипчелы дружно носились в  воздухе,  таская божественное  кушанье. КогдаСусек  вышел  на поляну,  они  не бросились  на  него по обыкновению, а радостно загудели, как старые друзья после  долгой разлуки.  Откуда-то из-за  улья вышла  большая  лохматая пчела, ростом с медведя.  Сусек нена шутку испугался, но пчела  осипшимголосом проговорила:

– Отведайте,  Сусек Михайлович,  медок,  что утренняя роса, – и протянула большойжбан, расписанный цветастыми пчелками. Медведь осторожно взял посудину и слегка пригубил. Мед был  липовым, растекался  во  рту и  теплым  солнечным  светом перетекал в живот, оттуда в лапы, в уши, в  нос. Сусек  стоял  и любовался, как искрится его шерсть, а пчелавсе не унималась:

– А вот этогречишный медок, а это – цветочный...  донниковый.

Медведь растеряннозасунул лапу в ведерко с медом и блаженно смотрел, как янтарные пузыри медленноотрывались  от  его когтей.  Неожиданно пчела дыхнулана медведя табачным  запахом.  Сусек повернулся  и увидел, что этововсе не пчела, а пчеловод Спиридоныч, у которого он утащил  по осени улей.  Медведь оторопело уставился на него, апчеловод, ласково улыбаясь, покачивая седой головой, спросил: «Может, малинкиотведаете?»  Потом достал  ружье и засыпал в ствол целую кружкубархатных ягод малины,  прицелилсямедведю в лоб и нажал на курок.  Из ружьямедленно вылетали ягоды и с мелодичным звоном проскакивали где-то междуушей,  теряясь  в соседнем березняке.   От досады медведь  замахал лапами  и… проснулся.  Было тихо, темно и только изредка тишинунарушал  мелодичный  звон, который медленно приближался к  берлоге.  Через некоторое  время  стали слышны голоса людей. «Облава!» –от  этой страшной  мысли  заныла старая рана где-то под лопаткой.Медведь оскалил свои желтые зубы и напрягся, как сжатая пружина. Звукиприближались. Уже отчетливо был слышен скрип снега под ногами и веселыйговор  людей.  Звонко смеялась какая-то женщина,  звенели бубенцы  и  чей-то до  боли знакомый голос повторял:«Постойте, Матрена Ивановна, ну постойте же».

Эта «Матрена»произносилось с каким-то надломом и трещинкой в «т». 

– Пчеловод! –догадался  Сусек. – Никак    счеты   пришел сводить… нет, так просто он меня не возьмет.

Медведь  рванулся наружу, ломая сучья, разгребаяснег..., но  рядом  уже никого  не было, только вереницаследов пахуче стелилась к опушке леса, куда выходили люди.  Медведь оторопело сел в сугроб и осторожновтянул морозный воздух, потом приподнялся, потрогал  лапой снег  и,  не понимая, что делает, поплелся последам.  Ноги плохо  слушались и ломило где-то в спине,  но  вскоре он  размялся  и, с  легкостью разгребая снеглапами, побежал по  сугробам.  Морозец, покусывая кончики ушей, взбадривал и  пьянил.  Через некоторое  время  он догнал людей.  Они были странно одеты, кто в  цветастые сарафаны поверх полушубков, кто в шубы, вывернутые шерстью наружу,а  один даже тащил козлиную голову нашесте. Кавалькаду замыкал знакомый пчеловод в старых валенках  с желтыми  кожаными  заплатками, с коробом  на  веревочной перевязи  через  плечо, в    полушубке, подпоясанномярко-красным кушаком, один конец которого свисал  до земли и Спиридоныч постоянно падал, кактолько на  него  наступал. Он смеялся,  отряхивал  снег с  бороды  и, пьяно  растягивая  слова, говорил: «Ну постойте же, МатренаИвановна».  Впереди шла женщина снакрашенными щеками в кокошнике и синем сарафане поверх старого пальтишка.  Она отбегала от мужика и, звонко смеясь,смотрела,  как он поднимается.  И каждый  раз,  когда пчеловод  заваливался  в сугроб, из  короба  высыпались то  пирожки  и   печенье,    то какие-нибудь  сладости. Медведь  осторожно  их  обнюхивал    и, приглушенно чавкая, съедал. Нежданноеугощение теплом разливалось в животе, и Сусек, довольно сопя, плелся потропинке.

За  пригорком показались  огоньки  деревни. Запах  дыма и возбужденный лайсобак остановил Сусека. «Нет, пожалуй, в деревню лучше не ходить, шубу попортят». И медведь  свернул с  тропинки, неожиданно споткнулсяо пенек, припорошенный снегом, и покатился с горки.  Потираяушибленный  бок, Сусек узнал  знакомый забор.

– Никак хозяйствопчеловода?! Надо проверить, – подумал медведь и сломал жердину забора.  Огородбыло не узнать, весь в  снегу,  он казался большой белой  поляной, ностог, за которым стояли ульи, все так же монументально возвышался на своемместе.  Сусек с  трепетным ожиданием  где-то  под сердцем шагнул к стогу, обогнул его,но...  там  был все  тот  же снег. Он обошел  еще  раз стог,  потом  еще раз,  но  ульи не попадались.  Медведь ошалелопотряс ушами и, принюхиваясь, побрел к дому пчеловода. «Так, вот колодец, вотхлев, там дом,  а  где  жеульи?!» – отчаяние захлынуло старика. И уже когда он решил  возвращаться в  берлогу,  наткнулся на приземистый сарайчик, засыпанный с одной стороны снегом под самуюкрышу.  Медведь подозрительноосмотрел  его,  втянул воздух,  но ничего не мог уловить,хотя какое-то волнение не покидало его  и не давало ему уйти от этогостроения. Медведь осторожно подошел к омшанику, разгреб лапами снег и  толкнул старую  дверь.  Она  стреском упала в темноту, и на него хлынула теплая волна  знакомого запаха.  Он сел, блаженно поводил мордой из стороны всторону и полез в дверной проем.  Тамбыло темно, но Сусек чувствовал,  что тутаккуратно составлены ульи.  Он нащупал втемноте один из них, слегка его встряхнул и услышал ласкающий ухо звук.  

– Пчелки,  мои родные, – не  выпуская улья,  медведь  сел в  угол  и, блаженно приоткрыв рот, как малый медвежонок, уснул, изредка поглаживаяво сне бок улья.

Ой, авсень, ой,коляда!

– Дома ли хозяин?– Ево дома нету,

Он уехал в полепашаницу сеять...