Рубрикатор заявок на публикацию в журналы

Ванька и не фашист (Искорка)

Ванька и не фашист

 

            Ссамого утра за рекой грохотало. Грохотало далеко. До тихого хутора доносилисьедва различимые отголоски. Вот только никаких туч, почему-то, видно не было.Небо, как небо. Голубое. А облака на нем привычно белые и пушистые. Да итеплый, легкий ветерок, беззаботно гуляя по окраинам хутора, весело перебиралпшенично-золотистые волосы щупленького, босоногого мальчугана в коротенькихштанишках. Было совсем не похоже на то, что вот-вот начнется буря. Наоборот.День обещал быть знойным, сухим и по-настоящему летним.

В своинеполные шесть лет, Ванька успел пережить не так уж и много гроз, но кое-чтоуже научился в них понимать. Прошлым летом, когда дедушка еще был жив, они c бабой Марусей и Любашей помогалисадить картошку на огороде у тети Ульяны. Весь день было сухо и тепло, а ближек вечеру началась сильная гроза. Он хорошо помнил ту безветренную, тихую,густую духоту, которая ей предшествовала. Казалось, все вокруг замерло,застыло. Только крикливые, юркие стрижи носились, как шальные, туда-сюда, толовко пикируя, то, вдруг, резко меняя траекторию и сворачивая в сторону. Любашапотом рассказывала, что перед грозой всякие мошки летают низко над землей,поэтому птицы тоже спускаются с неба и ловят их, стараясь успеть наловить как можнобольше до начала бури. А еще были огромные, на все небо, тучи. Он висели низко,иногда вспыхивали молниями и громко бухали, от чего Ваньке становилось оченьстрашно, но, в тоже время, очень интересно. Тогда он прижался всем своиммаленьким телом к теплой Любаше, она укрыла его своей нежной ладонью, и сталавместе с ним смотреть на буйство стихии, все сильнее и сильнее набирающейобороты. Все это он хорошо помнил и понимал, что дождя, а тем более грозы, безтуч не бывает.

Он ловко вскарабкалсяна старый, высокий тополь, с верхушки которого открывался вид на соседнее селои, щурясь от яркого июльского солнца, начал пристально всматриваться в укрытуюпрозрачной, сизой дымкой даль. Отсюда Ольховка была видна, как на ладони.

Ванька частосюда взбирался, когда бабка ждала в гости Любашу. Она часто приходила к ним замолоком и обязательно приносила с собой что-нибудь взамен. Едва Лубашапоявлялась в поле зрения, пронырливый мальчуган юрким зверьком спускался сдерева и несся навстречу девушке, шлепая босыми ногами по песчаной луговойдороге. А подбегая поближе, он каждый раз старался рассмотреть еще издалека,что же у нее в руках на этот раз. Бывало, Любаша шла с небольшой корзинкой. Этоозначало, что сегодня молоко обменяется на куриные яйца. Но если она несла какой-нибудьсверток или узелок, то это почти наверняка означало, что внутри лежитчто-нибудь вкусненькое. А однажды Любаша даже принесла настоящее печенье!Ванька не поверил собственным глазам. В тот раз пряный аромат сладостей былуслышан чутким носиком заблаговременно. Еще не добежав до девушки, он уже точнознал – сегодня будет настоящее лакомство!

Любаша всегдаулыбалась, когда встречала бегущего навстречу мальчишку. Она ласково трепалаего по косматой шевелюре и весело подшучивала. Затем делала заискивающее лицо иделовитым тоном спрашивала:

— Ну, что,сорванец? Угадывай, что я тебе сегодня вкусненького принесла?

В этот моментглаза ее искрились теплотой и радостью, а на гладких, румяных щеках проявлялисьедва заметные ямочки.

— Конфету! –радостно кричал Ванька и наворачивал круги вокруг хохочущей девушки.

— А вот и нет!– дразнила его та, пряча за спиной сверток с заветным гостинцем.

— Сахар! –пытался угадать Ванька, но Любаша снова хохотала и отрицательно качала головой.

— А что? Что?– продолжая скакать по кругу, нетерпеливо допытывался Ванька.

— Ладно, —
великодушно соглашалась девушка, бережно разворачивала сверток и протягивалаему, — Бери, шкодина с моторчиком. Только смотри, чтобы попа не слиплась.

И целовалаВаньку в кончик носа. Тот недовольно кривился, с замиранием сердца всматриваясьвнутрь свертка, и, когда обнаруживал там какой-нибудь бублик или пахучиймедовый пряник, подпрыгивал от искреннего, всепоглощающего счастья и радостнокричал:

— Урраааа!!!

И они шли неспешнов сторону хутора, каждый раз о чем-то весело болтая. Вокруг пахло сухой травойи полевыми цветами, слух щекотал беспрерывный стрекот кузнечиков и жужжаниепчел, а волосы ерошил теплый летний ветерок. Ванька с удовольствием лопалпринесенные из Ольховки гостинцы, а Любаша гладила его по голове и радостносмеялась, когда слышала, как тот постанывает от удовольствия. В такие моментыони оба были по-настоящему счастливы.

Ванька оченьлюбил разговаривать с Любашей. Бабка была глухой, а кроме нее на хуторе никогоне осталось, поэтому те драгоценные минуты общения были для него не менееценными, чем вкусный гостинец. Иногда, когда Любаша не очень спешила, удавалосьуболтать ее рассказать какую-нибудь сказку или историю. Тогда они укладывалисьна траву у самой обочины, смотрели на плывущие в небе легкие облака и Ванькацеликом погружался в удивительный мир загадочного волшебства, таинственныхлесов, с живущими в них страшилищами, и дальних стран с чудесными принцессами идоблестными рыцарями. Но особенно любил Ванька слушать истории про войну и проподвиги. Не про какую-нибудь давнишнюю войну, которая в сказках. А про самуюнастоящую. С немцами. Любаша их называла фашистами. Он с замиранием слушал отом, как немцы пришли в Ольховку, как начали всех обижать. Даже тетей. А потом излесу, который рос совсем рядом с его хутром, пришли партизаны и дали немцамнастоящий бой. Ванька не знал, что такое фашист, но точно понимал: фашисты –злые, плохие. Фашисты – враги. А партизаны – хорошие. А «дали бой» – этозначит, отчаянно сражались. И каждый раз, когда Любаша доходила до того места,где партизаны появляются из лесу, чтобы дать бой, Ванька в предвкушениивскакивал на ноги и начинал яростно изображать стреляющего партизана.

Сегодня Любашув гости ждать не пришлось. Еще утром он спросил у бабки о ней, но та замычала,отрицательно замотала головой и, недовольно отмахнувшись от мальчишки, погналаЗорьку на луг.

За Ольховкойтекла небольшая речушка Вшивка. За ней – поля, засаженные пшеницей, черезкоторые шла единственная грунтовая дорога в райцентр. Всего этого было нерассмотреть, стоя внизу. Но с высокого дерева Ванька очень хорошо видел и реку,и поля, и даже дорогу. Издали она всегда выглядела, как тоненькая ниточка,брошенная кем-то на золотистую ткань пшеничного моря. Сегодня же мальчишка заметил,что над дорогой стоит густая пыль, а сквозь ее клубы иногда просматриваются неспешноползущие машины.

Машин быломного. Вся дорога, от моста до самого горизонта, превратилась в сплошное сероеоблако. Людей видно не было, однако это не означало, что их там нет. Просто этобыло очень далеко, а издали люди кажутся очень маленькими. А за Ольховкой их ивовсе не видать. Но машины были большими и Ванька без труда смог их разглядеть.Те медленно двигались в сторону Ольховки.

Он, волнуясь,поерзал непоседливой попой, усаживаясь поудобнее на отполированную от частогосидения ветку, и внимательно всмотрелся в горизонт. Было интересно, чтопроисходит за пшеничным полем, и почему оттуда едет столько машин. А еще тамгрохотало, и это пугало.

Очень медленнонад желтой пшеницей стала подниматься небольшая черная тучка. Совсем рядом снею линию горизонта разрезала еще одна, такая же. Затем еще. Тучки медленновздымались вверх, но через некоторое время стали растворяться и постепенноисчезли вовсе. Снова трижды грохнуло.

Сам он не помнил,но ему рассказывал дед Пашка, что немцы, проходя через хутор, отняли корову и перерезаливсех курей. А еще над хутором стали летать немецкие самолеты. Они-то и сбросилибомбу прямо на мамин дом. Ее убило, а Ваньку – нет. Но Ванька этого не помнил. Идаже мамы не помнил. Потому что был еще очень маленьким. После этого бабаМаруся и дед Пашка, жившие по соседству, забрали мальчика к себе. Но деднедавно помер, и Ванька остался с глухой бабкой вдвоем.

Сердцезаколотилось, ладошки стали влажными от пота, и он вытер их о короткие,разорванные во многих местах штаны. Посмотрел во двор. Бабка суетилась с тазом,полоща белье, и Ванька, торопливо спустившись с дерева, рванул к ней.

Он оббежалстаруху так, чтобы она его видела и, выпучив огромные голубые, глаза,прокричал:

— Ба! Немцыидут! За Ольховкой немцы!

Баба Марусяприщурила глаза, отчего те стали как щелочки. Смуглую кожу разрезали миллионымаленьких морщинок. Она всегда так делала, когда старалась прочитать по губам.

— Немцы!Немцы! Фашисты! – повторил Ванька и указал дрожащим пальчиком в сторонуОльховки.

Старухаперекрестилась, суетливо отставила в сторону таз и зачем-то побежала прочь издвора. Но, не добежав даже до калитки, вернулась обратно, обхватила внука захудые плечи, затолкала в дом и, захлопнула дверь. Он пододвинул к окну тяжелуютабуретку, взобрался на нее и выглянул на улицу. Баба Маруся, все также бегом, семенилак лугу, где паслась Зорька.

В доме былотихо и прохладно. На старом, обшарпанном комоде мерно тикали часы. Он уселся натабурет и стал смотреть, как большая стрелка медленно ползет по белойповерхности циферблата. Пять минут. Десять. Стрелка ползла дальше, но Ванькаумел считать только до десяти, поэтому не понимал, сколько времени прошло с техпор, как бабушка ушла за коровой. Ему, вдруг, стало очень страшно. Так страшно,что он почувствовал, что может сейчас описаться.

Вдруг посудана столе вздрогнула и зазвенела от громкого взрыва. Стекла в окнах задрожали. Следомеще несколько раз громыхнуло, и Ванька спрятался под большую бабушкину кровать,сильно вжавшись в угол и обхватив обеими руками худые коленки. Здесь, подкроватью, между стеной и полом, была маленькая дырочка, из которой иногдавыбегал мышонок. Ванька звал его Семенчиком. У мышонка был тоненький, но длинныйхвостик, который смешно укладывался колечком, когда мальчишка угощал егокусочками сухарей. Он очень забавно брал угощение крошечными лапками итихонечко грыз его, смешно шевеля носиком. В такие моменты Ванька ложилсяживотом на пол, укладывал подбородок на сложенные ладошки и с радостной улыбкойнаблюдал за забавным зверьком.

А однаждыСеменчик съел угощение и медленно, словно раздумывая, подошел прямо к лежащемуВаньке. Он пощекотал его усами и дотронулся до детской руки мокрым носиком.Тогда мальчик подставил влажную от волнения ладошку, и серенький зверек ловковскарабкался на нее, приятно отталкиваясь прохладными лапками.

Так у Ванькипоявился настоящий друг. Вечерами, когда бабка укладывалась спать, мальчиктайком слезал с кровати и ждал, когда из норки покажется вечно неспокойный,усатый носик. А когда Семенчик вылезал, Ванька бережно брал его на руки,забирался обратно в кровать и пересказывал тому чудесные истории, поведанные наканунеЛюбашей. Мышонок какое-то время суетился, бегал по подушке, забирался пододеяло, но найдя местечко потеплее, успокаивался и мирно засыпал. Так они икоротали ночи. Ванька, мечтательно болтающий без умолку, и мышонок, сопящий унего в ладошках.

На этот разСеменчика под кроватью не оказалось. Видимо, он тоже испугался приближениянемцев, поэтому забился в норку поглубже, и не выходит. Ваньке, вдруг,захотелось стать маленьким-маленьким, как его хвостатый дружок, и юркнуть вуютную, круглую норку в полу.

Когда грохнулотак, что окно разлетелось на множество мелких осколков, Ванька не выдержал,заплакал и почувствовал, как намокают его штаны, а под попой на полурастекается небольшая лужица.

Сквозь выбитоеокно стал слышен гул мощных моторов и лязг металла вперемешку с каким-тогромким цокотом. Даже в доме воздух наполнился едкими выхлопными газами. Ванькапосильнее вжался в угол и пододвинул ноги к самому подбородку, чтобы полностьюспрятаться в тени. Он зажмурил глаза и заплакал. Но плакал очень тихо, чтобы неуслышали немцы.

Вдруграспахнулась входная дверь и на пороге появилась баба Маруся. Она быстрозатворила их за собой и тихо замычала, зовя внука. Ванька пулей выскочил ейнавстречу, подбежал, обнял и крепко прижался, уткнувшись носом в фартук. Она обняламальчишку и стала жестами показывать, чтобы тот молчал. Затем легонько подтолкнулав спину и увела в спальню, где приказала снова забраться под кровать и сидеть тамочень тихо. Сама же уселась на табуретку, взяла Библию и стала читать, иногдасмачивая языком палец и громко перелистывая страницы.

Ванька посиделнемного, но долгое отсутствие взрывов усыпило страх. Он тихонько выбрался из-подкровати и осторожно подобрался к окну.

По улице шлитанки. Это их гусеницы лязгали железом, а двигатели ревели, выплевывая в воздухедкий, черный дым. Следом за ними ехали грузовики. В кузовах сидели немцы. Этобыли солдаты. Ванька понял это по форме, в которую те были одеты. Были и раненые.У некоторых – перебинтованы головы, руки, животы. А на белых бинтах – красныепятна.

Бабказаметила, что внук таращится в окно и, больно схватив сорванца за ухо, потащилаобратно к кровати. Он забрался обратно в укрытие и уселся, нисколько необижаясь на грубость. Ванька, хоть и был маленьким, прекрасно понимал, что бабаМаруся за него переживает, а значит надо ее слушаться.

Шум проходящеймимо техники не утихал до самого вечера, но за все это время в дом так никто ине вошел. Взрывов тоже больше не было. Когда все стихло, бабка осторожноподошла к разбитому окну и выглянула наружу. Трижды перекрестилась, что-топромычала и, облегченно вздохнув, вышла во двор. Ванька, начинавший ужезасыпать, услышал скрип двери и открыл глаза. Он медленно выполз из убежища ина цыпочках подошел к окну. За калиткой стояла баба Маруся. Она смотрела всторону уходящей в лес колонны. Дорога выглядела так, словно ее вспахали. Утоптанныйдо этого песок теперь превратился в сплошное месиво. Глядя на это, Ванькупередернуло. Он и сам не понял почему. Просто представил, как огромныегусеничные траки рыхлят податливую песчаную почву, и стало, вдруг, не по себе.

Затем вспомнилпро мокрые штаны, отыскал в комоде чистые и переоделся. Выходить на улицу вэтот день Ванька больше не решился. Он улегся в кровать, дождался, когда бабаМаруся вернется в дом и, успокоившись, сразу уснул.

 

Проснулся нарассвете. Сырой утренний воздух забирался в разбитое окно, от чего в доме сталозябко, а тонкое летнее одеяло не спасало от утренней прохлады. Ванька поежился,потянулся всем телом и спрыгнул с кровати на пол. Бабка еще спала, а значитбыло еще совсем рано. Мальчик накинул чистую белую рубаху и вышел во двор.Прислушался. Ничего, кроме редкого чириканья птичьих голосов. Солнце еще непоказалось из-за горизонта, поэтому было прохладно.

Ванька выбежалза калитку, потоптался босыми ногами по взрыхленному, мокрому песку и, подбежавк тополю, вскарабкался наверх. Луг, через который шла дорога на Ольховку,изменил свой привычный облик. Теперь на нем виднелись две огромные воронки. Ванькадаже не сразу их заметил. Рытвины не слишком сильно выделялись на фоне сухойтравы. Желтизна песка сливалась со схожей по цвету травой. Дорога жепревратилась из узкой, извилистой тропинки в широкую, вспаханную магистраль.Видимо техника шла в несколько рядов, от чего железные гусеницы безжалостно распахалиобочины.

Ваньке, вдруг,стало жаль такого привычного, но навсегда исчезнувшего вида родного луга. Сталожаль ту обочину, на которой они с Любашей так любили лежать и смотреть на небо.В горле появился неприятный комок.

— Гады, фашисты,– тихо выдавил сквозь зубы мальчуган, и из глаз поползли робкие детские слезы.

Захотелосьубежать. Он сполз с дерева и медленно побрел к лесу. Впервые в жизни нехотелось бежать, нестись, сломя голову. Он просто шел по вспаханной дороге исчитал свои маленькие шажки. Один, два, три, четыре, пять… десять. Один, два,три…

Опушка встретилабезумным количеством птичьих голосов и запахом хвои. Ванька часто гулял в лесуи знал его ближнюю окраину, как свои пять пальцев. Вот за этим деревом –большущий муравейник. Он любил совать в него очищенную от коры палочку,которая, если немного подождать, становилась кислой на вкус. А вон там, чутьдальше, земляничная полянка. На ней, в начале лета, они с бабкой собиралинебольшие, но очень сладкие ягоды. Ванька любил их очень сильно. И от того, чтокаждая вторая ягодка съедалась сразу после нахождения, его кувшинчик всегданаполнялся значительно медленнее, чем у бабы Маруси. Ваньке было стыдно, ноничего с собой поделать он не мог. Ягодка сама прыгала в рот, взрываясь наязыке брызгами головокружительного аромата и сладости. Но бабка не бранилась. Напротив,она улыбалась, почему-то радуясь такой Ванькиной слабости.

Выйдя налесную дорогу, мальчик обратил внимание на смятые по обочине мелкие кустики ираздавленные на части сухие ветви. Вид искореженного леса не радовал, поэтомуна развилке пришлось свернуть в сторону. Туда, куда немцы не поехали. Он шел,тихонько напевая любимую Любашину песенку. Некоторых слов он не помнил, но этоне расстраивало. Ванька тут же подбирал на их место какие-то другие, и выходиловполне сносно, хотя порою и забавно. Постепенно привычные до боли виды старыхсосен успокоили и настроение улучшилось. Вышло солнце и стало приятно пригреватьсквозь рубаху маленькую, худую спинку. Дорожный песок согрелся, и идти по немутеперь было одно удовольствие. Стало совсем хорошо.

Но, вдруг,сердце подпрыгнуло, ударило в самое горло. Руки и ноги сковал ужас. Ванька встална месте, не в силах пошевелиться. Даже дышать перестал. Он уставился прямопред собой. Туда, где на знакомой лесной дороге лежал перевернутый набок грузовик.

Одно колесо еговалялось в стороне, между ровными стволами сосен. Кузов был скрыт темно-зеленымтентом. Кабину Ванька разглядеть не мог. Грузовик лежал прямо посреди проезжейчасти.

Преодолевнавалившийся испуг, мальчик бросился прочь с дороги и спрятался за широкой, старойсосной. Он часто дышал и боялся посмотреть туда, где лежала страшная, но такаяпривлекательная для любого мальчишки находка. Настоящий грузовик! Пустьнемецкий, пусть поломанный, лежащий на боку. Но это была настоящая машина! Сколесами! С рулем! С огромным кузовом!

Постепеннолюбопытство стало преодолевать навалившийся страх, и Ванька осторожно выглянулиз-за толстого ствола. Руки перепачкались в сосновой смоле и стали липкими. Онне любил, когда так случалось, но сейчас это было настолько мелкой неприятностью,что Ванька просто не обратил на такую ерунду внимания.

Теперь всевнимание занимал грузовик. Мальчишка некоторое время понаблюдал и мелкимишажками перебежал к другому дереву. Прижавшись к его стволу, он снова робковыглянул. Машина не двигалась, не рычала и вообще не проявляла никакихпризнаков жизни. Вокруг нее тоже никого не было видно. По всему было ясно, чтоее бросили. Видимо, немцы так торопились, что оставили поломанную технику ипродолжили свой путь по главной лесной дороге. Вот только было непонятно, какэта машина здесь оказалась? Почему свернула с той дороги сюда?

Как бы то нибыло, Ванька больше не мог противиться захлестывающему интересу и сталприближаться к грузовику, быстро перебегая от одного дерева к другому. А когдаподобрался настолько близко, чтобы можно было разглядеть даже цифры на номерномзнаке, снова затаился. Он вслушивался. Всматривался. Волшебная смесьлюбопытства и страха предательски подмывала вскочить, побежать, но Ванькатерпеливо выжидал. Какое-то время. Но, постепенно, любопытство стало братьверх, и мальчик вышел из укрытия.

Он обошеллежащий грузовик и обнаружил, что его кабина искорежена сильным взрывом. Такимсильным, что колесо просто оторвалось и улетело в сторону на несколько метров. Прямона дороге, перед изувеченной кабиной, красовалась неглубокая воронка. Песок поее краям был влажным. Видимо, взрыв произошел совсем недавно. И, скорее всего,Ванька его даже слышал, прячась под бабкиной кроватью.

Он подошел ккабине и осторожно притронулся к изувеченному капоту. Стальные петли громкоскрипнули, чем не на шутку напугали мальчишку. Но, справившись с волнением,Ванька продолжил осмотр. Лобовое стекло грузовика отсутствовало, а по краямзияющей дыры торчали острые осколки. В кабине был руль. Настоящий руль! Целый!С ним ничего не случилось!

Ванька вдругпочувствовал, что страх окончательно отступил. Теперь его охватилавсепоглощающая радость, смешанная с диким любопытством! Прямо перед ним лежаламечта любого мальчишки! Настоящая машина! Да еще какая! Трофейная!

Недолго думая,мальчуган аккуратно вытащил остатки острых стекол и залез в кабину. Помимо руляв ней обнаружились какие-то рычаги и циферблаты. Все было невероятно интересно.Но, все же, руль привлекал внимание сильнее всего. Ванька схватился маленькими ручонкамиза черную баранку и попробовал провернуть. К сильному разочарованию, тот дажене подумал сдвинуться с места. Но мальчик не стал унывать и принялся елозить понему ладошками, представляя, как тот вращается, направляя многотонную машину поизвилистой дороге.

Он сам незаметил, как увлекся, и вовсю голосил, изображая урчание мотора и звукклаксона. Затем вспомнил, как однажды они с бабкой ездили в райцентр. Ихподвозил на автобусе знакомый тети Ульяны. Он всю дорогу бормотал какую-товеселую песенку, курил в окно и периодически дергал за длинный рычаг сбоку отводительского сидения. Ванька посмотрел туда, где должен был располагаться тотсамый рычаг и с удовольствием его обнаружил. Тогда он взялся за него правойручонкой и дернул. В кабине что-то скрипнуло, захрустело. Мальчуган восторженновзвизгнул. Но когда убрал руку с рычага и посмотрел на ладошку, то испуганновыдохнул. Ладошка была испачкана чем-то красным. Чуть посомневавшись, Ванькапонял, что это была кровь. Он пулей вылетел из кабины, упал коленками навлажный песок и принялся им оттирать испачканную ладошку.

Когда паникапрошла, мальчуган осмотрел себя с ног до головы, убедился, что кровь не его иосторожно заглянул в кабину. Возвращаться в нее не хотелось. Снова сталострашно.

И как раз в этотнапряженный момент из кузова послышался робкий мужской голос!

— Junge! Hey,Junge!

Ванькавскрикнул. От неожиданности и ужаса он никак не мог подняться на ноги, чтобыбежать. Босые пятки всякий раз утопали в рыхлом песке, и мальчишка терялравновесие, падая, снова стараясь встать, и снова падая. Голос, тем временем,не унимался:

— Fürchte dichnicht! Keine Sorge, bitte!Bitte! Ich brauche Hilfe! Bitte! – в этот раз он  звучал как-то умоляюще.

Мальчик невыдержал и закричал. Закричал, что есть мочи! Маленькие ножки продолжалирыхлить песок. Из глаз брызнули слезы.

Наконец,удалось подняться. И как только Ванька почувствовал твердую почву, тут жерванул в лес, не замечая, как в ступни впиваются шишки, а лицо то и делоцарапают ветви кустарников. Бежал до самого хутора, ни разу не оглянувшись. Акогда влетел, весь раскрасневшийся, в дом, то сразу бросился под кровать и, ужев который раз, вжался в темный, спасительный угол. Сердце выпрыгивало из груди.Дышать было тяжело. Со лба струился крупными каплями пот.

 

Бабе Марусеничего рассказывать не стал. Ванька боялся, что та осудит его прогулки по лесуи накажет. Остаток дня пришлось провести в доме, а вечером, когда бабкаулеглась спать, мальчик робко рассказывал Семенчику о страшной, но оченьинтересной находке. Мышонок смешно шевелил усами и смотрел на Ваньку чернымибусинками крошечных глаз. Это успокоило, и он уснул.

Спалось неспокойно. Снился грузовик. Он громко урчал и дымил выхлопными газами, а изкузова периодически доносилась непонятная, чужая речь. Ванька старался убежатьот него, но тот рычал все громче, явно настигая, и в итоге оказался прямо водворе хутора!

Ванькапроснулся. Одеяло и подушка были мокрыми от пота. В доме хлопотала бабка, гремяпосудой и переливая воду из ведра в кастрюли.

Мальчик встал,оделся, позавтракал, поинтересовался у бабки, придет ли сегодня Любаша, и,получив отрицательный ответ, вышел на улицу. Видимо спал он долго, так каксолнце уже было высоко, а песок под ногами успел хорошенько прогреться. Неподалекутемнел лес. Теперь он полностью занимал все внимание мальчугана. Страх, которыйтерзал вчера весь день, поубавился, но интерес стал даже сильнее.

Ванькапопытался отвлечься от мыслей о перевернутом грузовике и переключиться на ловлюкузнечиков. Он очень любил их ловить. Те ловко прыгали с травинки на травинку,а когда удавалось поймать одного и аккуратно накрыть ладошкой, то можно былочувствовать, как внутри тихонько бьется крошечное, но очень энергичное создание.Ванька всегда отпускал кузнечиков. Ему, вдруг, представлялось, что у него естьмама или детки, и ладошки сами разжимались, освобождая пленника.

Но сегоднядаже это увлекательное занятие не принесло удовольствия. Кузнечики попадалиськакие-то откровенно маленькие, серенькие и совсем не интересные. А мысли овчерашнем происшествии продолжали раззадоривать воображение.

Ванька, навсякий случай, вскарабкался на дерево, осмотрелся, снова спустился на землю изамер в нерешительности. Постояв так несколько минут, он, все же, сжалмаленькие кулачки и побежал в сторону леса.

На этот размальчик зашел с другой стороны. Он подобрался к грузовику так, чтобы из лесуможно было заглянуть в кузов, укрытый тентом. Ванька видел такие машины, когдате проходили мимо их дома, и хорошо запомнил, что задняя часть кузова ничем неприкрыта, а значит, можно будет увидеть того, кто вчера оттуда говорил.

Распластавшисьпо хвойному ковру, мальчишка подползал все ближе и ближе. Он укрылся за густымкустарником, растущим у обочины лесной дороги, и осторожно выглянул из-за него,медленно отодвигая густо растущие ветви.

Внутри сиделнемец! Он не двигался. Просто сидел и зачем-то держался обеими руками за металлическуютрубу, из которых состоял каркас тентованного кузова. Он был в немецкой форме.Никакого оружия Ванька не разглядел. Ему показалось, что мужчина спит. Но,почему-то, спит сидя.

Медленно,словно черепаха, мальчуган выбрался из зарослей кустарника и на полусогнутыхдвинулся к грузовику. Подойдя достаточно близко, чтобы можно было рассмотретьнемца получше, он остановился. Ванька не ошибся. Фашист спал. Его губы былисухими, потрескавшимися, а щеки покрывала рыжая щетина. Только сейчас сталовидно, для чего тот держался обеими руками за трубу. Точнее, как оказалось, онза нее не держался вовсе. Напротив, это труба держала его руки. Они былизакованы в блестящие металлом наручники. Те были застегнуты так, чтобы трубапроходила аккурат между кистями.

Ванька немногорасслабился. Выходило, что немец был надежно прикован, а значит, не сможетпричинить ему зла, если только не подходить слишком близко. Постояв немного,мальчишка сделал еще несколько нерешительных шагов к перевернутой машине. Внезапноглаза немца распахнулись. Он поднял опущенную до сих пор голову и, щурясь, взглянулна Ваньку.

Внутри всепохолодело. Мальчик замер и приготовился бежать. Но немец, вдруг, так посмотрелна него, что страх сам собой превратился в безграничную жалость. Перед Ванькойсидел обессиленный, измученный человек. Глаза его наполнились слезами. Он слегкаскривился и, чуть заметно, отрицательно покачал головой. Мальчик смотрел нанего, как завороженный. Тот осторожно пожал плечами, изобразил легкое подобиеулыбки, продемонстрировал закованные руки и тихо, каким-то добрым тоном сказал:

KeineSorge, Baby. Sehen Sie? Ich bin nicht gefährlich. Ich werde dir nicht weh tun.

Ванька толькосейчас понял, что прямо перед ним сидит настоящий немец. Тот, о котором такмного рассказывала Любаша. Мальчуган насупился, тяжело задышал и неожиданногромко спросил:

— Дядя, тыфашист?

Мужчинаокруглил глаза и быстро затараторил, отрицательно мотая рыжей головой:

Nein! Nein! Ich bin kein Faschist!Baby, bitte glauben Sie mir! Ich bin kein Faschist! Ich hatte ein Soldat zuwerden. AberichbinkeinFaschist! – затем запнулся и, смешно коверкая слова вывел, — Ниет.Я ние фащист, малчик. Понимай? Ты понимай? Ние фащист.

Ванькавглядывался в его лицо. Немец явно волновался. За свою короткую жизнь ему ещени разу не приходилось как-то разочаровываться в людях, и все сказанноеприкованным мужчиной, мальчик воспринимал как абсолютную истину. Он  широко улыбнулся и беззаботной походкойподошел к кузову грузовика. Немец оживился, спешно облизал пересохшие губы и,широко улыбаясь в ответ, попросил:

— Дай. Дай,малчик, — он глазами показывал куда-то в глубину кузова.

Ваньканасторожился, но, все же, осторожно обошел лежащую машину сбоку и только тогда увидаллежащую у самого края кузова матерчатую сумку с множеством карманов и ремешков.Немец обрадовано закивал головой, продолжая приговаривать:

— Да! Да! Дай!Дай, малчик!

Подходить нанебезопасное расстояние было страшно. В поведении странного дяди ничегострашного не было, но он, хотя и не был фашистом, все же, оставался немцем. Ктому же, говорил на непонятном языке.

— Bitte, Sohn!– не унимался тот, — Пашалюйста!

Глаза немцанаполнились слезами и одна даже стекла по небритой щеке. К горлу Ванькиподкатил комок. Ему, вдруг, стало невероятно жаль дядю. Он огляделся посторонам, нашел длинную, сухую палку, уткнулся ею в лежащую в кузове сумку иизо всех сил надавил. Та сдвинулась с места и поползла к протянутой ноге немца.И, как только она достигла его сапога, он ловким движением подгреб ее к себе и,неестественно вывернув закованные в наручники руки, схватил брезентовую тканьзубами.

Подняв тактяжелую ношу на уровень рук, ему удалось ее расстегнуть и достать какой-тонепонятный предмет округлой формы. Он что-то спешно открутил трясущимися рукамии сразу припал к нему губами. По щекам потекла вода. Немец пил. Только сейчасВанька догадался – это специальная военная бутылка для воды! Он просто хотелпить!

От осознаниятого, что он, такой маленький мальчик смог помочь такому взрослому дяде, сталорадостно. Тем временем немец оторвался от фляги, откинулся головой на стенкукузова и стал тяжело дышать. На его лице играла счастливая улыбка. Он отдышался,закрутил пробку и, продолжая улыбаться, посмотрел на Ваньку:

— Danke, Baby. Herzlichen Dank. Спасйибо.

— Пожалуйста,- радостно ответил малыш, а, немного поразмыслив, спросил: – А у тебя естьавтомат?

Automatisch? – он удивленновскинул брови, и снова переспросил, — Automatisch? Ниееее. Ниет automatisch. Ниет. Я друг. Понимай? Друг.

— Да! Да! Японимаю! – обрадовался Ванька, — Друг!

Немец тожеобрадовано закивал:

— Друг! Друг! Wieheißt du?

Ванька пожалплечами, поясняя, что он не понимает вопроса. Тогда немец вывернул собственнуюкисть так, чтобы удалось ткнуть в себя пальцем и сказал:

— Gerhard. Mein Name ist Gerhard. Undwie heißt du?

— А! Тебя такзовут? Гехад?

— Ja! Ja! NichtgehadundGerhard!– говоря это, немец улыбался и утвердительно кивал головой.

— Герхард, —
медленно выговорил Ванька.

— Ja! Gutgemacht! – теперь он был в полном восторге, — Und wie heißt du? Sie? Ivan?

Ванькаудивленно вскинул брови! Слышать собственное имя от неизвестного дяди былоудивительно! Как он угадал?

— Да! – отвосторга мальчишка даже подпрыгнул, – Иван! Ванька я! Ванька Котов!

Oh! Uanka Kotof! Großartig!

Только сейчасВанька обратил внимание на его зубы. Таких белых зубов он с роду не видел. ДажеЛюбашины ровные, красивые зубы не шли ни в какое сравнение с белизной этихярких камешков во рту немца. Тем временем Герхард снова принялся копошиться всумке и через минуту-другую достал оттуда… настоящую шоколадку!

У Ваньки дажечелюсть отвисла. Он никогда в жизни не видел шоколадок. А уж о том, чтобы есть,нелепо будет даже говорить. Но как только немец достал ее из сумки, мальчиксразу понял – это она! Любаша как-то рассказывала ему о том, как выглядятнастоящие шоколадки. Говорила, что упаковывают их в красочные бумажные обертки,а внутри это чудо завернуто еще и в блестящую фольгу. Но самое главное в ней наупаковка, а вкус. Любаша говорила, что вкуснее шоколадки нет ничего в мире. Онаобещала, что как только у нее появится такая, она обязательно принесет мнепопробовать. Но так, до сих пор, и не принесла. И вот теперь все это великолепиепредстало пораженному взору пятилетнего мальчишки. Он жадно сглотнул голоднуюслюну и взялся обеими ручонками за деревянный борт грузовика.

Герхардулыбнулся, увидев реакцию мальчика, осторожно опустил заветную плитку належащий на боку борт и аккуратно толкнул ее сапогом в направлении мальчишки. Тотсхватил подарок обеими ручонками и с благоговением осмотрел со всех сторон.Затем понюхал и даже прикрыл глаза от удовольствия. Запах был изумительным!

Немец сновачто-то достал из сумки и, распечатав бумажную обертку, начал есть. Он жадновпивался белоснежными зубами в какой-то кусочек сухаря, а за пазуху его сыпалиськрошки.

Ванькараспечатал шоколадку, еще раз внимательно ее разглядел и откусил кусочек. Навкус она была горькой и немного сладковатой. Мальчишка разочарованно выдохнул ис укоризной посмотрел на немца. Тот продолжал жадно жевать, не замечая Ваньки.Тогда малыш положил надкушенную шоколадку на борт грузовика и обиженно поплелсяв сторону хутора.

Дома бабкаустроила ему хорошую взбучку. Ванька не заметил, как долго он пробыл в лесу, иобеспокоенная долгим отсутствием старуха сбилась с ног, разыскивая сорванца.Тот сделал виноватое лицо и попросил у бабушки прощения, а она смилостивилась ине стала пороть внука приготовленной заранее веточкой лозы.

 

Утром,дождавшись, когда баба Маруся поведет на выпас Зорьку, Ванька стащил с полкинебольшой кувшинчик, налил из другого кувшина молока, завернул в платок кусочекчерствого хлеба и стал спешно одеваться. Из норки показалась маленькая усатаяголова.

— Семенчик! –обрадовано воскликнул мальчуган, — Где ты был? Я тебе такое расскажу!

Он накрошил наполу немного сухарей, и зверек тут же выбежал из укрытия. Съев несколькокусочков, подбежал к Ванькиной ноге и осторожно понюхал. Мальчик присел накорточки, бережно взял мышонка в руку и сунул себе за пазуху. Маленькие лапкизащекотали бока, но скоро Семенчик пригрелся и затих. Ванька схватилприготовленный кувшин, другой рукой взял сверток с сухарем и выбежал из дома.

Бабки все ещене было, и мальчуган быстро засеменил в сторону леса, периодически оглядываясь назадчерез плечо.

Герхард сиделна прежнем месте и еще издалека Ванька заметил, что он яростно колотитнаручниками по металлической трубе, к которой был пристегнут. Заметивприближающегося мальчика, он перестал греметь и удивленно уставился на кувшинмолока. Затем посмотрел в глаза и как-то скривился. Ванька не сразу понял, чтос тем происходит. Только когда немец откровенно заплакал, мальчишка сказал:

— Дядя, неплач. Я тебе молоко принес. И хлеб. А еще я друга своего принес! Его Семенчикзовут! Он маленький, но очень умный. И еще у него хвостик есть.

Ванька положилсверток на борт, взял палку и пододвинул его к немцу. Тот продолжал плакать,утирая слезы плечом. Следом за свертком последовал кувшин, однако тот оказалсяне устойчивым на грубо отесанных досках борта грузовика, и чуть не упал. Частьмолока выплеснулась наружу, и Ванька решил передать кувшин самостоятельно.Вскарабкался на борт, поднял кувшин и медленно подошел к плачущему мужчине. Тотудивленно смотрел на мальчика. Немного посомневавшись, он продел одну руку так,чтобы труба оказалась около его локтя, и протянул навстречу скованные металломруки.

Малыш сделалеще один шаг и передал кувшин. Немец, все еще глядящий с сомнением намальчугана, перестал плакать. Затем бережно принял гостинец и жадно отпил сразумного.

— Danke, Baby.Спасиебо, малишь.

— Пожалуйста,дядя, — беззаботно и даже как-то буднично ответил Ванька, — Если бабка узнает,она меня лозиной выпорет. Я ей про тебя ничего не рассказывал. Только Семенчикурассказывал. И еще Любаше расскажу, когда она к нам придет.

Вдруг, Ванькаспохватился. Он сунул руку за пазуху и очень аккуратно извлек оттуда Семенчика.У того были заспанные глазки, но когда он увидел незнакомую обстановку, то тутже прижался всем тельцем к маленькой Ванькиной ладошке и заметно задрожал.

— ЭтоСеменчик! – деловито сказал мальчуган, — Он просто мышонок. Но я с ним дружу.Можешь его взять. Он совсем не кусается. Хочешь?

Немец, вдруг, просиялулыбкой и нерешительно протянул руки. Выставил вперед указательный палец иосторожно погладил мышонка по спинке.

— Сиемиеншик.

Ванькарассмеялся. Ему было забавно слышать, как взрослый дядя говорит, так, словно онсовсем маленький.

— Какой ещесименшик? – заливался мальчишка, — Семенчик! Ну?

— Съемйоншик,- чуть лучше выговорил немец и вопросительно уставился на мальчика.

Тот деловитопокачал головой и резюмировал:

— Ну, уженемного лучше. Но надо тренироваться.

Видимо,Ванькин тон убедил Герхарда в правильности произнесения имени мышонка и ондовольно повторил:

— Съемйоншик.Уанка и Съемйоншик. Ausgezeichnet! Угу?

 

Постепеннознакомство переросло во взаимный интерес. Ванька с удовольствием щебетал,рассказывая немцу о своей жизни. О любимом дереве, о Любане, о глухой бабке иубитой маме. О папке, который в самом начале войны ушел на фронт, но до сих порне прислал ни одного письма. Рассказал, что видел вчера много немецких танков исильно их испугался. Он рассказывал все, чем так давно хотел поделиться хоть скем-нибудь. Герхард с интересом слушал, как крошечный русский малыш делится сним, видимо, какими-то сокровенными вещами. Он слушал, участливо кивал головойи иногда улыбался, хотя ни слова не понимал из того, о чем тот старательно щебечет.

Затем пришлаочередь немца. Он старался подбирать понятные Ваньке слова, помогал жестами, нополучалось все равно не понятно. Тогда Герхард попросил подать ему его сумку идостал из нее какую-то потертую тетрадь. В ней были рисунки, сделанные простымкарандашом. Но то, как реалистично выглядели на них люди, его просто поразило!У бабки были старые фотографии. Папины, мамины… Но он никогда не виделнастоящих портретов, нарисованных обычным карандашом. Герхард показал один изних и что-то сказал по-немецки. С тетрадного листа на них смотрело улыбающееся,пухлощекое лицо какого-то мальчугана. На вид ему было не больше лет, чем самомуВаньке. А присмотревшись повнимательнее, стало заметно, что мальчик этот сильнопохож на Герхарда.

— Это твойсын? – удивленно спросил Ванька.

— Sohn! –радостно воскликнул немец, — Klaus!Sein Name ist Klaus!

— Клаус?

— Да! Да! –продолжал радоваться Герхард.

Затем онперевернул страницу и показал портрет очень привлекательной женщины, в волосахкоторой был вплетен маленький цветок.

— Sabine. Meine Frau. Verstehst du?Ehefrau.

— А! –догадался Ванька, — Это его мама, да? Мама Клауса!

Почему-тонемец снова заплакал. Он закрыл тетрадку и тихо сказал:

— Es tut mir leid, Baby. Verzeihmir.

— Ты за нимискучаешь, да?

Тот ничего неответил и только бережно взял маленькую детскую ручонку в свои ладони. По егощекам текли слезы, и Ванька почувствовал, что тоже сейчас расплачется. Егоподбородок начал трястись, а немец, заметив это, вдруг встрепенулся, утер своиглаза и воскликнул:

— Nein! Nein! Nicht weinen, bitte.Ich werde nicht mehr weinen. Ich verspreche es.

Он, вдруг,сменил выражение лица, с грустного на веселое, и как-то очень уж озорнопосмотрел по сторонам. Ванькину печаль, тут же, как ветром сдуло. Онзаинтересовался резкой сменой настроения немца и ждал, что тот будет делатьдальше. Герхард сунул обе руки в сумку и извлек небольшую, продолговатуюкоробочку. Внутри нее лежали разноцветные карандаши. Ванька, как завороженныйследил за руками немца. Тот отыскал в тетради чистый лист, уселся поудобнее иначал рисовать.

Вначале былосовсем непонятно, что это будет за картинка. Какой-то набор черточек иоблачков, размазанных пальцем. Но постепенно стали проявляться контуры лица. Глаза,губы, нос, очертания щек, торчащие в разные стороны вихри волос. Ванька даже неверил в то, что сам видел! Прямо перед его глазами происходило настоящее чудо! Акогда рисунок был окончен, Ванька чуть не подпрыгнул от удивления!

— Это же я!

Немец радостнорассмеялся и утвердительно качнул головой.

— Gefällt?Gefällt es dir?

— Вот это да!Как же это так получается?

Тот не ответили только посмеивался, видя, как малыш радуется его рисунку.

Он еще многочего рисовал. Большие парусные корабли, вальяжно раскачивающиеся на тяжелыхволнах неспокойного моря, самолеты, парящие в облаках вместе с птицами,красивые, блестящие машины и много чего еще. Они весело общались, иногда дажеперебивая друг друга. И, хотя мало друг друга понимали, им было хорошо.Арестованный немецкий солдат и маленький русский сирота.

 

Ванька даже незаметил, как пролетело время, и жаркое летнее солнце медленно опустилось заверхушки высоких сосен. Опомнившись, мальчуган, вдруг, вскочил и испуганноуставился на Герхарда.

— Ой! Мнедомой пора! Бабка, наверное, обыскалась! Выпорет!

Он быстровыбрался из кузова, махнул немцу на прощание и отбежал на несколько шагов, но,вдруг, остановился и обернулся назад.

— А как же тыотсюда выберешься?

Немец его непонял и просто помахал в ответ скованными руками. Лицо его было грустным, но онстарался изобразить улыбку. Ванька пожал плечами, пообещал прийти завтра утроми бегом рванул к дому. Он еще разочек обернулся, посмотрел на сидящего в кузовемужчину и почувствовал какую-то тягучую, необъяснимую грусть.

Бабкавстретила на опушке. Она шла в лес. В руках у нее была длинная, толстаяхворостина, от которой на этот раз не удалось увильнуть. По попе больнохлестнуло, и Ванька побежал еще быстрее, заливаясь слезами обиды. Из-за пазухияростно вырывался Семенчик.

 

Утро следующегодня началось с дождя. С крыши капало, во дворе стояли лужи. Над хуторомнависали серые, тяжелые тучи. Бабка сидела в доме, почти никуда не выходя. Коровав такую погоду всегда оставалась дома, поэтому рассчитывать на то, что удастсявыскочить из дома незамеченным, не приходилось.

Ванька уселсяна табурете у окна и со скучной миной наблюдал за падающими в лужи каплями. Дорогаза двором совсем раскисла и превратилась в какую-то жидкую, непривлекательнуюкашу. Прямо перед калиткой собралась широкая лужа.

Вдругпослышался громкий гул самолета. Бабка, ввиду своей глухоты, ничего незаметила, а Ванька прильнул к стеклу и постарался разглядеть летающую машину.Гул нарастал. Мальчуган, не выдержав, выскочил на улицу, чтобы посмотреть.

Самолет летелочень низко над лесом, чуть не цепляясь маленькими колесами за верхушки черныхсосен. А когда подлетел поближе, Ванька заметил на крыльях красные звезды идаже закричал от радости и восторга.

— Наши! Наши!Урааааа!!!

Он забежал вдом и стал жестами и словами рассказывать бабке об увиденном. Та тихонько заохалаи побежала к выходу. Самолет удалялся в сторону Ольховки и постепенно скрылсяиз виду. Гул смолк.

Снова сталоскучно. Ванька все думал, как там немец. Он очень переживал, не протекает литент на кузове грузовика. Не намок ли Герхард. Не намочил ли дождь его рисунки.

Из норкивыбежал Семенчик. Ванька привычно покормил питомца и уселся рядом, размышляявслух о своих переживаниях. Так наступил вечер.

Без тоготусклый свет уступил место сгущающимся сумеркам. Дождь все лил, не прекращаясь,и от этого все казалось очень скучным и унылым. Но вдруг Ванька услышал рокотдвигателя. Это был не самолет. Скорее, ехала какая-то машина. Он выглянул вокно и увидал проезжающий мимо двора легковой военный автомобиль. Онразбрызгивал вокруг грязную воду из луж, а у самой калитки его, вдруг понесло. Ондаже проехал какое-то расстояние боком, но водитель справился с управлением ивыровнял ход.

Внутри что-тосжалось. Ванька, вдруг, отчетливо себе представил, что будет, если машиназаедет в лес и повернет туда, где лежит взорванный грузовик?

Бабка заметилаволнение внука, насторожилась. Что-то пробубнила и отогнала Ваньку от окна. Онподошел к шкафу, в котором бабка хранила письменные принадлежности, отыскал внем чистый лист, карандаш и улегся на пол. Первым Ванькиным рисунком былгрузовик, в кузове которого сидел пристегнутый наручниками человек.

Открыласьдверь и в дом вошла Любаша. Ванька радостно вскочил с пола,  взвизгнул, подбежал и крепко обнял девушку.Она была промокшей до нитки, но лицо ее светилось от счастья.

— Радуйся,Ванька! Скоро войне конец! Выгнали наши немцев! Бегут они! Быстро бегут!

Ваньке оченьхотелось порадоваться новости, но он не знал как это – жить без войны, апотому, при всем желании, у него не получалось. Тогда он решил, что визитаЛюбаши вполне достаточно, чтобы быть счастливым, и он снова уткнулся в еемокрый от дождя живот.

За окном сновазарокотал мотор. Сердце подпрыгнуло. Ванька разжал объятия и бросился к окну.Со стороны леса возвращался тот же автомобиль, который недавно уже проезжалмимо их дома. На этот раз машина все же застряла в глубокой луже. Два солдатаспешно выскочили наружу и принялись ее толкать. Мотор фыркал и кашлял. Ванькаоткрыл входную дверь и, сквозь сумерки попробовал разглядеть пассажиров. Акогда солдатам, все же, удалось вытолкать машину из грязи, и один из нихраспахнул заднюю дверцу, Ванька увидел заднем сидении немца. Его лицо былораспухшим, а под правым глазом расплывался темный синяк. Солдат сел рядом, захлопнулдверцу, и машина медленно стала выгребать из лужи.

Ванька, непонимая, что делает, шагнул на улицу и зашлепал босыми пятками по глубокимлужам. Он шел все быстрее и быстрее, пока не оказался на дороге. Машинамедленно отъезжала, и тут Ванька заплакал. Он плакал все сильнее и сильнее,переходя на откровенное рыдание. Потом побежал. Шлепнулся в грязь. Встал иснова побежал. А когда понял, что машина все равно отдаляется, он стал кричать:

— Дяденьки! Родненькие!Не обижайте этого дядю! Он хороший! Он не фашист! У него есть сыночек! Дяденьки!Пожалуйста! Он не фашист! Не фашист он!

Габаритныеогоньки военной машины удалялись от хутора, оставляя одинокую, щуплую фигуркумальчишки, который еще долго стоял на коленях в луже и горько плакал. Повеснушчатым щекам текли горькие слезы и тут же смывались тяжелыми каплямилетнего дождя. Его маленькие губы снова и снова шептали в темноту: «не фашистон, не фашист».

RSS
14:40
Здравствуйте, уважаемый Сергей! Спасибо за присланный рассказ. Язык этого рассказа богат и красочен, сюжет напряжённый и точно выстроен, понятен и Ваш почти гуманистический запал. Однако, мне кажется, что этот рассказ не для детей. Мне кажется, что рассказывать такие истории детям, это всё равно, что не объяснив им, что надо идти на зелёный сигнал светофора и ждать, если горит красный, начать рассказывать какие-нибудь случаи из жизни, когда кого-то задавило, когда он шёл на зелёный, а кто-то наоборот — ловко и лихо проскочил на красный. Различные случаи, как мне кажется, можно рассказывать тем, кто уже хорошо усвоил правила перехода улицы. Также и детям о войне: пусть вначале хорошо уяснят, что в к нам в страну вторгся враг, с оружием в руках, во главе со своим бесноватым фюрером, что считал нас низшей расой, пытался сделать нас рабами, а всех непокорных планировал уничтожать. Но был уничтожен сам.
Всего Вам самого доброго!
Загрузка...