Как Зим проспал Рождество (Искорка)

Навсю долгую зиму он плотно закрывал тяжелую дверь своего дома. А долгие зимниевечера запивал горячим еловым чаем с морошковым вареньем и любовался звездами,распластавшимися по черному небосклону. Потом садился в свое любимое кресло,кутался в верблюжий плед, который считал спасением ото всех жизненных неприятностей,а особенно от белой пурги и хмурого мороза за окном.

Внутрибыло по-домашнему уютно и тихо. Лишь свежий запах еловых иголок на кухне и вкомнатах. А в те редкие минуты, когда слышал отзвуки хрустящих по ледянойкорочке шагов, он медленно поднимался со своего любимого кресла-качалки,подходил к окну и дышал на него до тех пор, пока не таяла изморозь. Вмаленький, холодный на ощупь, кружочек стекла можно было увидеть того, ктомедленно и осторожно крался мимо окон его дома, чтобы не нарушить покой еговладельца.

Онникогда не присутствовал на званых вечерах, которые устраивали его друзья в этихолодные месяцы. Он никуда не выходил из своего дома. А в особо холодные дни ондаже не вылезал из постели, предпочитая морозу на улице толстую книгу в кожаномпереплете.

Иногдаон включал пластинку с музыкой, такой медленной, тягучей музыкой, которуюоднажды привезли издалека. Ему казалось, что музыка эта заполняет его домкаким-то небесно-голубым сиянием. В той музыке было солнце, был свет, былшелест теплых волн бесконечного и бренного океана.

Такслучилось, что однажды он сам побывал в тех далеких краях и тогда вечный океанпоказался ему отражением себя самого в состоянии долгого зимнего сплина.

Егозвали Зим. Может быть, именно поэтому он так не любил это время года,отождествляя себя со своей тезкой. Возможно, именно поэтому он считал, что наЗемле не может быть места двум таким похожим и таким разным существам. И длянего было вполне очевидно, что пока один правит бал, другому на нем не место.

Лишьк разгару весны, когда чернел и таял снег, скука и хандра отступала, Зимвыходил на порог своего дома, чтобы вдохнуть в себя заманчивый воздух  уже такого близкого тепла. И в том запахечувствовался сладкий аромат зеленой травы, прохладной росы по утрам, южноговетра, играющего с листьями старой липы.

Ондолго стоял на крыльце, смотря на тающий снег, в котором уже поселилось солнце.Оно смеялось и искрилось, гоняло маленьких зайчиков по крыше, подмигивало икувыркалось в полупрозрачных облаках.

Чутьпозже, когда снега почти не оставалось, Зим надевал темные очки, делавшие егобольше похожим на стрекозу, накидывал индейское пончо с ярким рисунком, наголову — шляпу с лихо выгнутыми полями, и, подняв свой вытянутый морщинистыйнос по направлению к солнечным лучам, отправлялся гулять, навещая друзей иприятелей, с которыми не общался по три-четыре месяца ледяного безвременья.

Всепоследние новости он старательно заносил в блокнот, чтобы потом более подробноразобраться в том «кто на ком женат, кто опять развелся, чей сын уехалзаграницу или чья собака принесла помет».

Просвое зимнее отшельничество он забывал до следующего декабря, ведь оно было лишьмолчаливым собеседником во время мучительно-долгой, вьюжной зимы. Ему с лихвойхватало того общения, которое могли дать его старые знакомцы, а, уж поверьте,многие из них любили поговорить.

Но сейчасвесна была далеко впереди. Декабрь только-только ступил на скользкий путьхолодов. Земля хоть и была уже покрыта снегом, но то там, то здесь еще пятнамипроступала грязно-желтая пожухлая трава. Она вылезала из-под снега маленькимиостровками в память о прошедшей осени.

Когданаступил вечер, Зим завел пластинку и устроился в кресле напротив окна, еще непокрывшегося инеем. Сквозь него можно было наблюдать, что творится снаружи. Атам было темное зимнее небо с тяжелыми тучами, из которых шел снег. Он падал, иснежинки переливались, отражаясь в свете горящих в комнате свечей. Музыка текламедленно, убаюкивала и укачивала на волнах тягучей мелодии. Звуки лились,опутывая комнату паутиной отточенных нот, взбирались на подоконник, и свесивсвои маленькие ножки, болтали ими в такт.

—
Раз снежинка, два снежинка, три… — считал Зим. А они падали и падали, падали…сотни, тысячи, миллионы. — Тридцать восемь, тридцать девять, сорок, — онсмотрел на падающий снег до тех пор, пока на кухне не засвистел чайник. «Иду,иду», — проворчал Зим. Самое время для чая.

Чашкагорячего, источающего бодрый аромат, чая была принесена с кухни в комнату иудобно расположилась на небольшом стеклянном столике у самого окна. Зимпридвинул кресло еще ближе к нему, чтобы было лучше видно, что происходит по тусторону.

Ужестемнело, и свет, падающий из окна, все ярче освещал улицу, снег и кружащиеся втанце маленькие снежинки. Зим откинулся на спинку кресла и накрылся клетчатымпледом. Потом сделал глоток чая из чашки и прикрыл глаза.

Такон сидел довольно долго до тех пор, пока сонная нега не слепила и без тогоусталые глаза. Встряхнув спросонья головой, он сделал еще один глоток уже остывшегочая. За окном падал и падал снег, покрывая землю ровным белым пластом. Все этонастолько умиротворяло Зима, что вскоре глаза его опять стали слипаться, и онзаснул, откинувшись на спинку. Фантазия умчала его в далекие жаркие страны, гдеон лежал на горячем песке, подставив живот палящим лучам солнца. Во сне онулыбался и причмокивал губами. Там, на далеком пляже только что бармен принеспрохладительный коктейль с тропическими фруктами.

Онспал, покачиваясь в своем кресле, и не мог видеть происходящего вокруг. И тут началосьсамое интересное: на секунду все вокруг замерло в ледяном морозном воздухе, апотом со всех сторон грянула музыка, и снежинки закружились в вальсе. Даже недумая падать на землю, они взлетали и опускались точно в такт музыке. То тут,тот там в лесу ритмично зажигались огоньки, будто сверчки прервали свой зимнийсон и выползли из своих нор, чтобы принять участие в этой волшебной феерии.Казалось, сам лес танцует и сверкает яркими огнями.

Этобольше походило на сказку, чем на реальность. Ничто не могло прекратить магическоедейство. Вдали прогудел охотничий горн, и на поляну перед домом Зима иззарослей выскочили несколько оленей. Белый снег летел из-под копыт,серебристыми искрами отражаясь в свете рождающейся луны. Один из них подошел кдому Зима и заглянул в окно своим большим карим глазом. Увидев, что хозяин спит,повернулся к остальным и кивнул. Музыка зашлась еще громче в кружащем вальсе. Черезмгновение рыжеголовые сойки уже растягивали мерцающие гирлянды между деревьями.Чарующий вечер окутал разноцветными красками снежную поляну.

Изтемноты выступили звери. Пожалуй, весь лес сбежался на звуки музыки и светогней. Сегодня, в канун Рождества, все вместе – семейство зайцев рядом слисами, белки удобно устроились в лапах медведя, олени позади волков. Малышивсех пород и мастей резвились отдельно от родителей. Праздничное настроение,царившее среди лесных жителей, отзывалось смехом и весельем. Ежеминутно слышалисьгромкие взрывы хлопушек, усеявших поляну множеством разноцветных конфетти. Пододобрительный и восторженный гул голосов вспыхивали и гасли огненные салюты –даже жуки-пожарники сегодня были при деле.

Наконец,в центр поляны, в черном цилиндре и таком же длинном плаще, сжимая в лапекостяную трость с золотым набалдашником, вышел старый барсук. Годы давнопосеребрили его мохнатую шубку. Голова была полна воспоминаний о прожитых днях.Он — хранитель традиций, вызывающий почет и уважение среди многочисленныхжителей леса.

—
Сегодня! – Торжественно произнес он, — наступает Рождество!

Гомонголосов не стихал – соседи делились с соседями новостями, детский садкувыркался в мягком снеге, птицы посвистывали в такт мелодии. Всеобщая радость несмолкала над поляной. Тогда барсук поднял лапы с тростью вверх и трижды обернулсявокруг себя. Только после этого воцарилась тишина. Замерев, сотни глаз –маленьких и больших, наконец, устремили свои взгляды на него.

— Кхм,кхм… — он откашлялся и еще более торжественно повторил, чеканя каждое слово. – Сегодня!Наступает! Рождество! Слушайте, звери!.. — Дробь литавр и протяжные звукивалторн провозгласили начало его длинной речи.

Онбыл стар и умен этот барсук.  Его словалетели над поляной, и, кажется, почти замерзали в морозном воздухе, звенели ипереливались в лунном свете. Он говорил об уходящем годе, о его печалях ирадостях, о счастье и грусти, вспоминая истории забавные и не очень, оежедневных делах насущных и об исполняющихся мечтах. Иногда он замолкал,обдумывая слова, чтобы подобрать самые верные и самые точные. Он говорилубедительно и проникновенно, так, чтобы все его услышали. Ведь сегодняшняя ночь– главная ночь, когда важно все – все сделанное и сказанное. Все то, что было вуходящем и что будет в наступающем году, все то, что будет загадано иисполнится.

—
Итак, — закончил он, — да будет славным это Рождество! – И тяжело опустилтрость в снег. Рой снежинок, вырвавшихся из-под нее веселым фонтанчиком, какбудто того и ждал. Тут же ветер подхватил их, закружил в мерцающих огнях надполяной, раскрасив во все цвета радуги, и вновь опустил на землю. Зачарованноемолчание, сковывавшее поляну, вдруг было нарушено словно по мановению волшебнойпалочки. Гомон голосов нарастал с каждой секундой.

—
Счастливого Рождества! Счастливого Рождества! – неслось со всех сторон.

— Ивам счастливого Рождества! – следовало в ответ.

—
Рождество! Рождество! Рождество! – стройный хор голосов поднялся сначала надпраздничной поляной, потом над лесом, пока полностью не растаял в ночнойсиневе.

Скоров центре поляны уже горел огромный костер, потрескивая еловыми ветками. Раздулимеха и загудели волынки, задали такт литавры, запели и пустились в пляс звери. Медведив танце неуклюже переваливались с лапы на лапу, лисы кружились, метя снегогненно-рыжими хвостами, олени скрестили рога, а семейство кабанов лихоотплясывало экосез[1]. Следымножества маленьких и больших лап узором переплетались на снегу. Языки пламени откостра как будто тоже подергивались в такт музыке, запуская к вершинам деревьевмаленькие огоньки, которые таяли в ночной мгле, быстро остывая. Хоровод шел захороводом, подпрыгивала и резвилась малышня. Сегодня не было места сну в этомморе веселья.

Ночьразрывалась яркими красками брызг неутомимого торжества. Празднество продолжалосьи далеко за полночь. Звери не знали устали.

Далекиеколокола за лесом мерными ударами отмерили три, четыре, пять часов… За танцамии играми незаметно приближался рассвет, а значит и окончание волшебнойрождественской ночи. Ведь даже самая сказочная ночь не может продолжатьсявечно.

Темнотавскоре начала таять в предрассветных сумерках. Вместе с ней и лесных жителей наполяне становилось все меньше. Разноцветные гирлянды погасли, музыка постепенноутихла, звонкий хор птиц закончил свои бравурные песни и растаял где-то в лесу.Костер догорая, оставил после себя только черные тлеющие головешки.

Когдасовсем рассвело, на поляне почти никого не осталось – только старый барсук, сидевшийна трухлявом бревне с краю поляны, обеими лапами опирался на свою трость.

—
Рождество… такое Рождество! – задумчиво произнес он вслух, хотя рядом никого небыло. И только снег переливался искрами в холодных лучах взошедшего над соснамисолнца.

Барсукпоследним исчез в лесу, посверкивая серебристой шубкой. И, спустя несколько мгновений,тишина полностью окутала поляну.

А вэто время, в эту самую минуту, в доме нехотя скрипнуло старое кресло, качнулосьсначала вперед, потом назад, потом еще и еще раз. Зим открыл один глаз, другойи, сладко зевнув, потянулся. Наступившее утро приветствовало его свежим морозцем,украсившим окно толстым слоем узоров. На столике с вечера стояла недопитаячашка с холодным чаем.

Зимвстряхнулся, прогоняя остатки сна, и, откинув теплый клетчатый плед, пошел накухню ставить чайник. И пока он закипал на плите, Зим наслаждался тем, что разглядывалморозные витиеватые рисунки на окнах. Солнце рассеянным светом пробивалосьсквозь них, заполняя собой все комнаты небольшого домика. Ощутимо не хваталолета, до которого было еще так далеко. Но Зим старался не думать об этом –зимняя тоска, его тезка, на время ушла, уступив место сладкой неге утреннегопробуждения.

Когдавода вскипела, вымытая чашка была вновь наполнена  темным крепким напитком. Его завораживающий запахмедленно расползался по комнатам, забиваясь во все самые маленькие щели ипростенки. Зим шумно потянул носом воздух, пытаясь уловить все нотки мягкого аромата.От удовольствия он даже зажмурился...

Потомже, чинно следуя в комнату с чашкой в руке, на полдороге остановился у окна.Что-то смутно тревожило его. Что-то такое неуловимое. Протаяв меховым пальцем гляделкусреди морозных узоров, он приложился к ней, чтобы разглядеть, что интересного происходитснаружи. И был разочарован — там ровным счетом ничего не происходило — природа,укрытая снежным одеялом, замерла в ожидании весны. Да и почти ничего неизменилось со вчерашнего вечера, только что поляна перед домом была испещренамножеством самых разных звериных следов – больших и маленьких. Онипереплетались, составляя мозаику, вели узор, разветвлялись и снова собиралисьвместе. Начавшийся снегопад уже наполовину припорошил их. И скоро они совсемисчезнут под белыми сугробами. Как бы не было это странно, Зим лишь пожалплечами – не в его привычках было совать свой нос куда не следует. И, еще разшироко зевнув, отправился пить свой утренний чай.

Начиналсяновый день, а с ним и новые заботы в маленьком домике на поляне.