Стремление к совершенству

Я смотрел, как мама медленнонадевает сапоги, и на всякий случай потихоньку хныкал. Я не хотел, чтоб онауходила.

— Ма!.. Ну, ма!..

— Тошка, — сказала мама. — Невыдумывай! Прошу тебя. Ты и оглянуться не успеешь, как я уже вернусь. Нужнокупить молочка, колбаски, вкусностей каких-нибудь к чаю. Папа придёт с работы,а у нас всё есть. В аптеку ещё обязательно. Ангину ведь надо чем-то лечить. Тыже хочешь побыстрее поправиться?

Ещё бы я не хотел! Сидеть дома,когда на улице такое солнце! И весна. И Вадька там, в саду, пока меня нет, всенаклейки себе заграбастает. Я целый месяц девчонок уговаривал принести. А тутэто горло.

— Ма, — снова сказал я. — Ну, чтоя буду сам… один. Скучно же...

Зазвонил телефон на тумбочке.Мама взяла трубку.

— Да, — сказала она. — Да. Сейчасвыхожу. — Потом посмотрела на меня. — Канючит, конечно. Да ну куда — с собой? Гланды красные, как вишни. Ладно, дай мне минутку.

Она нагнулась и быстрорасстегнула «молнии» на сапогах. Потом совсем скинула сапоги, босиком вернуласьв зал и открыла крышку моего секретера.

— Ну, чего ты там? Иди сюда! Ятебе кое-что покажу.

Я подошёл.

— Смотри, — сказала мама идостала с полки прописи.

Если кто не знает, прописи — этотакая тетрадка для тех, кто учится писать. Там тонкие линии — прямые инаискосок, и в некоторых местах буквы напечатаны. Только не так, как в книжке,а так, будто их кто-то от руки вывел.

И я стал смотреть.

Мама взяла ручку и в началестроки написала слово «собака». Очень красиво! И больше ничего на этой строкеписать не стала. А бросила её прямо так, с этой одинокой собакой. Потомпропустила ещё одну чистую строчку и на следующей написала слово «газета».Потом, опять через строчку, — «лимон». И так каждый раз. Оставляя после новогослова почти две пустые строчки, мама исписала целую страницу. Там ещёпоместились «яблоко», «ракета», «пирог» и «шашки».

— Вот тебе задание, — сказаламама, и голос её стал ужасно строгим. — Я иду в магазин, а ты начинаешьготовиться к школе. До осени осталось всего ничего. Пора совершенствоваться.

— А это как? — спросил я шепотом.

— Это значит — становиться лучше,— объяснила мама.

Я немножко подумал.

— Это как когда ты ковёрпылесосишь? Он ведь становится чище? Ну и лучше.

Мама покачала головой.

— Не совсем. Ковёр после чисткилучше не станет. Хотя пыли и мусора в нём будет поменьше. А совершенствоватьсяможет мальчик, который хочет научиться писать.

— А девочки тоже это могут, мам?Ну… совершенствоваться?

— Могут, — сказала мама. — Норечь сейчас не о них. Крючки, кружочки и отдельные буквы мы с тобой уже писали,так?

— Ну, так, — согласился я, и мнестало зябко. Как будто холодный ветер влетел в открытое окно и обнял меня заплечи.

— Вот и прекрасно, — сказаламама. — Значит, теперь берёшь в руки ручку, садишься на стул и, глядя наобразец, пишешь рядом до конца строки такое же точно слово. Сколько разпоместится, столько и пишешь. А я вернусь и оценю твои старания. И стремления.

— А если у меня не получится? —спросил я.

— Получится, — сказала мама. —Вот за эти линии старайся не вылезать. Вот здесь, внизу и вверху. И соблюдай,пожалуйста, наклон. Здесь те же крючочки, те же буквы, только не по одной, авместе. Если в тебе есть стремление к совершенству, ты справишься.

— А вдруг если нет? — предположиля.

— А ты поищи, — посоветоваламама. — Увидишь, это интересно.

И ушла. Оставила меня разбиратьсяс этими «лимонами», «пирогами» и «ракетами».

Я вздохнул и стал разглядыватьпрописи. Всё-таки мама очень много места пустого оставила между словами. Вотсколько сюда собак влезет? Если постараться, то целая упряжка. Я как-то виделпо телевизору, как собак запрягают в упряжки. Прямо как коней. И потом такездят на санках, по снегу. А собаки бегут — как ненормальные. Языки повысунут ибегут. Тянут, бедняги, эти санки. А они же тяжелые, и там сидит какой-нибудьчеловек, весь из себя нахальный и гадкий, в мохнатой шубе, и только покрикиваети палкой длинной тычет им в спины.

Я взял ручку и, прицелившись,начал выводить первую собаку. Собака у меня получилась немножко кривоватая.Хвостик буквы «б» неожиданно вильнул, а буква «к» вылезла за нижнюю линию. Яполюбовался, покусал ручку, отступил с ноготок и стал писать ещё одну собаку.Эта уже оказалась покрупнее, не щенок какой-нибудь, а настоящая ездовая, как потелевизору. Я хотел взяться и за третью, но тут строчка кончилась. Тогда яначал с новой строки и засунул туда целых пять собак. Может, им там и былотесновато, но зато у меня получилась как бы настоящая упряжка. Хоть сейчас впуть.

Задание начинало мне нравиться.Вон как я ловко с этими собаками обошёлся. А с газетами у меня вышло ещё лучше.Я понапихал их целый ворох. Как будто это и не прописи вовсе, а почтовый ящик.Папе бы их точно на целый вечер хватило. Лежал бы на своём любимом диване илистал. А они бы всё не кончались и не кончались. Здорово же!

Следующим был «лимон». Я когдаего прочёл, у меня во рту сразу стало кисло и много слюней. Я языком о зубыпотёр, чтобы полегче было. И быстрее начал писать. Пока опять кислость неприбежала. А сам стал о сахаре думать. Как мама его ложечкой набирает всахарнице и на дольки лимона сыплет. И всё равно было кисло. Но я победил. Обестрочки лимонами записал. И даже наклон удержал. Чтоб покрасивее.

А дальше стало совсем легко. Тамуже начались «яблоко» и «пирог». Яблоки я очень люблю. Они сладкие и хрустят. Акогда откусишь, и если сразу не доешь, — темнеют. Но всё равно вкусные, дажекогда тёмные. А пироги мама вообще делает лучше всех. И с яблоками, и сбрусникой, и с вишней. Только называются они почему-то все одинаково. «Шарлотка».Их очень хорошо чаем запивать. Но только чтобы мама с папой тоже ели и пили, ато я один не так люблю. А вот когда все вместе — это вообще вкуснота.

В «шашках» я, по правде, немножкозапутался. Там крючочков больше всего, и они все похожие. Так что, может, я илишние понаставил. А знаете, какая игра в шашки самая здоровская? Это «Ча Паев».Папа говорит, это такой был воин-полковоин. Он всех-превсех побеждал. А потомвзял и погиб — и стал героем. А в шашки играть — это очень весело. Там надощелчками сбивать с доски чужой цвет. И я у папы часто выигрываю. А у мамывообще ничего не получается. Потому что ей ногти накрашенные мешают.

Вот так я почти всё и написал.Кроме «ракеты». Я её оставил, потому что хотел писать последней, когда уже всеостальные слова закончатся. Вот они и закончились. А «ракета» аж в серединестраницы застряла. Я губу прикусил и давай её выписывать. И получилось. Дажебуква «к» никуда не вылезла. Только «пирог» немного размазался на букве «р».Это я его, когда «ракету» писал, размазал.

У меня так уже было однажды. Скрючком. И мама тогда взяла бритвочку «Спутник» и всё исправила. Подтёрлачуточку. Ну, и я решил, пока мама не видит, подтереть. А то зачем мне эта грязьна странице?

Коробочка «Спутника» лежала тутже, на полочке в секретере. Это раньше были такие бритвочки и все ими брились.Папа говорит, были ещё такие, которые назывались «Нева». Это речка такая. Апочему у бритвочек и у речки одно название, я не знаю. Но это былодавно-предавно, ещё до моего рождения. А папа вообще бреется тяпками в жилетах,и про «Неву» говорит: «Когда бреешься «Невой», ты, пожалуйста, не вой!» Уже и «Неву»эту, наверно, кроме него никто не помнит, а он всё равно каждый раз такговорит, когда идёт бриться.

Вынул я одну бритвочку изпакетика и стал тереть там, где буква размазалась. Я хотел совсем чуть-чуть,как мама. Но у меня почему-то получилась дырка. И прямо сквозь страницу виднастала другая страница. Тогда я сразу стал думать, чем бы её залепить. Ипридумал. Я вырезал из белой бумаги квадратик, намазал его клеем и приложил когрызкам «пирога». И дырку стало уже не видно. Я на квадратик подул легонько,чтоб поскорее высох, взял линейку и полосочки тоненько так подрисовал. И потомещё «пирог» там написал, потому что старый-то я заклеил. Я хорошо написал,мама, если и увидит, то не заругает. А может, и не увидит совсем. Я ещё потомсбегал в спальню и взял мамину пудреницу. И сверху потряс немножко. Это длятого, чтобы кусочек, который я приклеил, стал такого же цвета, как и остальныепрописи. А то он был совсем беленький, а прописи — как крем на торте,желтоватые.

Я был очень рад, что так хорошовсё исправил.

И мама, когда пришла из магазинаи села проверять мои стремления, тоже порадовалась.

— Это немыслимо! — сказала она. —Столько фантазии!

И она прижала меня к себе. Апотом ещё сказала:

— Только обещай мне, пожалуйста,что больше так совершенствоваться не будешь.

И забрала коробочку с оставшимися«Спутниками». И унесла ее куда-то, куда я не знаю.

А папа вечером, как только увиделпрописи, пожал мне руку и сказал:

— Ты, Антон, вырастешь и станешьхорошим кондитером. Вон какой знатный «наполеон» соорудил!

Я, конечно, знаю, что Наполеон —это такой же полковоин, как Ча Паев. Не такой великий, но тоже герой. Тольковедь он жил ещё давным-давно, и как это я мог его соорудить? А про Кондитера яи вовсе никогда не слышал. И почему это мне обязательно нужно им становиться,если я уже один раз решил стать космонавтом?

Надо будет у папы спросить.