Взятка Богу (Невечерний свет)

<o:p> </o:p>

Взятка Богу. <o:p></o:p>

            Всеего тощее тело извивалось от нетерпения. В каждом отрывочном движении, непроизвольномтоптании на месте выражалось желание действовать. Жилистое лицо, покрытоеглубокими морщинами, едва удерживало рвущиеся наружу эмоции. Мужчина походил наживую мумию, вот-вот готовую рассыпаться в прах. Косматые черные волосы, будто трепещущая веревка столетней давности, много дней не знающие расческии руки парикмахера, раскачивались в такт не знающему покоя телу, открывали на судлюдской впалые и, в то же время, горящие рыжеватым огнем, глаза. Желающихзаглянуть в лицо мужчины находилось немного. Ужас пробирался в душииспытывающих на себе этот пронзительный взгляд, способный мистическим образомиспепелить осмеливающегося изучать их достаточно долго. Ко всему прочемуприлагался огромный шрам через все лицо: пройдя поперек сильно сжатых губ, емуудалось оставить на них извечную усмешку. Казалось, человек презирает всех ивсегда, смеется злорадно и беззвучно, выражает снисходительность, а потому и вселяетстрах одним своим существованием. Словно дополняя картину, неугомонная ибезжалостная судьба довершила портрет расплюснутым, несколько раз переломанными неправильно сросшимся носом. Огромные ноздри, широко распускаясь, выбрасывалитолстые струи воздуха, наполняли помещение особым звуком, похожим на свист. <o:p></o:p>

            Человекприплясывал на месте, скользил оценивающим взором по прихожанам, искал чьи-тоглаза, выбирал жертву. Но не было тех, кто смог устоять под тяжестью свирепого взглядаи не отвести свой собственный в сторону. Он искал дальше. Больше всех мужчинуинтересовал отец Никита. Их глаза пересекались гораздо чаще, чем у всехостальных, а потому священнослужитель вынужден был постоянно подавлять в себе щекочущеевнутренности чувство, необъяснимо отталкивающее и одновременно запрещающееотвернуть голову. Батюшка смотрел в пропасть, и она его, как и положено,затягивала. <o:p></o:p>

            Ивместе с тем мужчина лучше и правильнее остальных вторил его голосу впроисходящем песнопении. Звонкий голос прихожанина сливался с его собственным,мелодично ударяясь о стены храма, касаясь каждой иконы, взмывая в высьнедосягаемых сводов под самые купола. <o:p></o:p>

            -Воскресе́ниеТвое́, Христе́ Спа́се, а́нгели пою́т на небесе́х, и нас на земли́ сподо́бичи́стым се́рдцем Тебе́ сла́вити, — затянулв очередной раз отец Никита и почувствовал, как вздрогнуло тело подпраздничными одежами. <o:p></o:p>

Винойструящегося по спине пота являлся все тот же человек и его кристально чистыйголос. Через полчаса праздничной службы священнослужитель уже не сомневался внамерениях незнакомца: он пришел за ним. Незнание причин столь пристальноговнимания повергало батюшку в трепет. Никите невероятными усилиями волиудавалось скрывать пронзающие его насквозь чувства, приписывать возникающиеволнения надвигающемуся празднеству. Знание незнакомца слов в богослужениинаталкивало на определенные мысли. И то, с каким неистовством мужчина выливализ себя молитвы, полностью отдаваясь обряду, говорило о его набожности, возможно,даже чрезмерном фанатизме, не имеющем предела. <o:p></o:p>

            «Впрочем,может, монах», — мелькнула спасительная мысль у отца Никиты в паузах междустрок, которые читались теперь полностью автоматически как зазубренные стихи,без смысла и понимания. <o:p></o:p>

Найдяутешение в новом внушении, священнослужитель смело посмотрел на человека, ибессознательная жуть снова оттолкнула от изуродованного лица. Глаза незнакомцавспыхнули огнем и тут же угасли под следующими куплетами божественнойпесни.  <o:p></o:p>

            -Слава, иныне: Воскресения день, ипросветимся торжеством, и друг друга обымем. Рцем, братие, и ненавидящим нас,простим вся Воскресением, и тако возопиим: Христос воскресе из мертвых, смертиюсмерть поправ и сущим во гробех живот даровав. <o:p></o:p>

Последниеслова слетели с уст священника, округу озарил колокольный звон, оповещающий оначале праздника. <o:p></o:p>

Затем последовало именно то, чегоопасался батюшка: незнакомец направился прямо к нему, бесцеремонно расталкиваялюдей, попадающихся на пути.

            — Батюшка,- прозвучал его тихий, почти женский голос, что совершенно не вязалось сгрозной натурой, а потому и превращало ситуацию в нечто комичное.

            — Да, сынмой, — полностью удовлетворенный вскрывшимся обстоятельством, отец Никитазамедлил шаг, более не спеша удаляться с глаз прихожан, а вернее, одного изних.

            — Мне нужнос Вами переговорить.

            — Видители, сын мой, сейчас празднества и у меня совершенно нет времени.

            — Но эточрезвычайно важно! – настаивал незнакомец.

Обманутый голосом, Никита позабыло внешности мужчины, дерзко взглянул на него. Жуткий портрет разрушений, постигшийнезнакомое лицо, опять-таки заставил пережить мистический страх. Зрачкивспыхивали и гасли, словно в адский затлевающий огонь временами подливали масло.

            — Батюшка,куда за здравие? – прошамкала беззубая старуха с сальной свечой в руках.

Молча указав на канунный стол,священнослужитель вынужден был дать согласие на разговор.

  — «Уработался». – Снисходительно оценила ответстарушка и, получив свою дозу опиума, скрылась из виду.

            — Слушаютебя, сын мой, — начал Никита как можно спокойнее, пытаясь придать голосужесткости и даже грубости. Ему всегда думалось, что благодаря этому он самделается более внушительным: несмотря на массивность своей фигуры, голос имелфинальную силу.  

            — Я, батюшка,Самсон, — и снова писк в голосе вводил в заблуждение, заставляя позабыть офизическом уродстве, а главное, взгляде незнакомца.

            — Слушаютебя, Самсоний, сын мой, — сложил массивные руки на груди, изображая полноевнимание и интерес.

            — Скажите,батюшка, не грешно ли трудиться в день святой Пасхи?

            — Истинно так,сын мой. Птица гнезда не вьет…

            — Но как жебыть? – спросил человек и задумчиво почесал шрам на лице. — Ведь у меня рабочийдень!

Священнослужитель проследилстатного человека в дорогом костюме, подходящего к коробке с пожертвованиями.Мужчина медленно протянул крупную банкноту в коробку, его глаза встретились сбатюшкой. В знак приветствия они раскланялись едва уловимыми движениями голов.

            — Быть-токак? – вернул Самсон его внимание.

            — Леностьбольшой грех, сын мой. Ты, я вижу, истинно веруешь! Где соизволил трудиться всвоем земном бытие? – хотел было посмотреть на человека, но вспомнив о его уродстве,передумал, отдав предпочтение прихожанам, суетящимся у коробки. И так увлексяэтим процессом, что упустил мимо себя ответ.

             В конце концов, не имело значения какойпрофессии перед ним человек. А выказать невнимание и переспросить — значитунизить. 

            — Так какже быть?

            -Разумеютвою печаль, сын мой, –  поняв, что отнего не отстанут, бросил однообразных прихожан, начал действительно слушать и выключилшаблонный набор фраз. Ответ не шел в голову.

            — Сын мой,- все так же трубно продолжил Никита, уже начиная сердиться, не находяправильных слов, — трудись с чистой совестью. Грешно дома, когда у тебя естьвыбор…

            — Выбор уменя есть и сейчас, — перебил не терпеливый Самсон, — тем более, ни в одномписании я не встречал разделений… Нигде не сказано, что одно — можно, адругое — нет. Разве законы Божие ограничиваются специальным местом ихсоблюдения?

Отец Никита вновь нечаянно уперсяглазами в прихожан. Его завораживала происходящая процессия, состоящая восновном из пожилых людей. Встречались и молодые, но, как правило, убогие, сотклонениями и недугами. Как первые, так и последние, роняя головы, пошаркивалиступнями вдоль икон, кланялись, ставили свечи, шептали молитвы, наполняли храмнепрерывным шуршанием.

            — Ты,небось, не один такой? Что други твои говорят на этот счет?

            — Много говорят,но вам лучше не знать. Да и стыдно мне произносить их слова в храме Божьем, — незная как объясниться, принялся теребить потертый картуз.  

            — Неверуют?

            — Да каксказать? Кто верует, кто нет, но и неверующие с почтением относятся к Богу. Дело-тоне в Боге. Не в вере в святой дух…

— А в чем?

— Уже сказал. Язык неповорачивается выговорить. Врут все, — оценивающе осмотрел священника с ног доголовы, — врут, наверное.

            — Ты-то,Самсоний, человек подневольный. И ангелы тебя защитят. Трудись с открытымсердцем, — беседу пора было заканчивать: дверь притвора зазывающе распахнулсухопарый дьячок. Приход наполнился дурманящим ароматом обещанной трапезы.

            — Простите,отец Никита, — склонил мужчина покорно голову, и в голос вплелось прежнеенетерпение и упрямство. — Ангелы, скорее, меня накажут. Они ведь воины Божие. Оничестны и справедливы, но это не означает доброту и защиту.

            —
Справедливы. Ты прав. И твоей вины нет. Если кому и понести наказание, тозаставляющему тебя трудиться в праздничную Пасху. Снова напомню, ты человекподневольный, – благосклонно положил руку ему на плечо. – Вспомни предков наших,не считающихся с прибылью, останавливающих всякую деятельность во имя великогопразднества. Даже мирские власти, не желая идти вразрез со словом Божьим,поставили в календаре на сию дату выходной день. Не будет твоей вины…

            — Но ведьсоглашаясь с заблудшей душою и подчиняясь ее жажде наживы, я обрекаю человекана муки, на великий грех.

            — Но и выбора-тонет!

            — Можноуйти совсем.

            — С сумою помиру пойти? – укоризненно покачал головою.

            — Разве можноположить на одну чашу весов бедность в противовес спасения чьей-то души? Ведьправильное решение очевидно.

Неожиданно разразившийся перезвонна время остановил смутный разговор. Разлетавшийся звук был так же необычен,как и прихожанин с испещренным болью лицом. Где-то в глубине души отец Никита испыталнеясные, тревожные чувства, вызванные словами наивными и, в тоже время,глубокими. Но его не учили, а он и не задумывался, как быть в сложившейсяситуации. Никто не спрашивал ответа на вопросы, которые не следует задавать.

            — Батюшка,позвольте вас отвлечь, — к его избавлению подоспел тот самый человек вбезукоризненно дорогом костюме.

            — ХристосВоскресе, Наум Ларионович, — принял батюшка его протянутые руки.

            — ВоистинуВоскресе, отец Никита.

После взаимного христования НаумЛарионович повернулся к Самсону.

            —  Строишь из себя… – начальствующий тонмоментально вытеснил праздничную обстановку, потряс своею грубостью весь храм.- Хватит выдумок! Ты всех уже достал. Все люди как люди…

Во время этих слов все трое успелипокинуть полуопустевшую церковь — вышли во двор храма.

            — Батюшка,позвольте презентовать вам скромный сюрприз, — слащаво восторженным шепотомобратился к отцу Никите, беря его под локоть и провожая к автомобильной стоянке.Там, блестя на солнце, красовался обещанный подарок.

            — БлагодарюВас, сын мой. Вам сие не забудется, — плохо скрывая радость, влитую враболепность голоса, батюшка пытался держать руки подальше от подношения. Ненайдя чем их занять, принялся теребить огромный золотой крест на груди. Егоразмеры оказались довольно внушительны, несмотря на массивность груди владельца.– Буду молиться за Вас, сын мой!

            — Да, да,батюшка, молитесь за нас грешных, — податливо склонил голову, ожидая благословения.

            — Ну, таккак решил? – внезапно вспомнил Наум Ларионович о подчиненном,  и то, что Самсон стоял все время рядом,взбесило его еще больше. — Ждать тебя?!

            — Нет, — сгоречью ответил мужчина, заглядывая в глаза спасаемого человека. 

            — Ну, тогдаты знаешь? — в голосе звучала угроза.

            — Да знаю,- абсолютно спокойно ответил Самсон, поворачиваясь к ним спиной. — Знаю идругое: – бог не запрещает,… а птицы на Благовещенье гнезда не вьют.

            — Приходи вхрам Божий! – поучительно крикнул отец Никита, собираясь перекрестить спину уходящегочеловека, — и сбившуюся с пути душу нужно образумить.  

            — Икона уменя и дома есть. Моей заблудшей душе хватит. А вот, интересно, вы, батюшка, вБога веруете или в храм тоже ходите только на работу?

Звон с часовен залил всю округу,содрогнул стекла в близлежащих домах, заставил поднять головы мимо проходящихлюдей.